Ваш любимый супруг крепко спит, лежа на спине, и ужасно храпит. Вы наклоняетесь к нему и просите перевернуться. Он повинуется, хотя его глаза закрыты, а дыхание глубокое – никаких признаков, что он проснулся. Утром он ничего не помнит об этом событии. Как нам интерпретировать такое поведение? Вероятно, большинство примет некоторую промежуточную интерпретацию: что он проснулся ровно настолько, чтобы услышать вашу просьбу и последовать инструкции, но недостаточно для того, чтобы всерьез начать контролировать свое поведение (за исключением переворачивания) или сохранить событие в своей памяти. Но такое объяснение – чистая догадка, смешение двух совершенно отдельных психических состояний: бодрствования и осведомленности.
Много лет назад, после того как я почти всю ночь проиграл в покер, я чувствовал себя слишком усталым, чтобы вести машину до дома почти 50 км по извилистой дороге. Я позвонил жене, заехал в местный Howard Johnson[49]и сразу же крепко заснул. Приблизительно через час жена позвонила мне, чтобы напомнить о встрече, назначенной на этот день. Я до сих пор вспоминаю, как меня перепугал звонок, как я вскочил с кровати в незнакомой темной комнате. Я полностью проснулся, но совершенно не мог понять, кто я и где нахожусь. Хотя детали происшествия давно стерлись, я по-прежнему отчетливо помню чувство всепоглощающей тревоги и растерянности. Момент показался вечностью, хотя в реальном времени длился секунду-две, пока не восстановилось мое чувство Я и понимание, где я нахожусь. Это временное разделение пробуждения от осознания себя и того, что тебя окружает, навсегда остается ярким воспоминанием. В ту ночь я впервые осознал, что чувство Себя не является неизбежным спутником сознания, а представляет собой отдельный психологический процесс, отличный от состояния «быть в сознании». Это было похоже на то, будто мое чувство Я проецировалось на психическое состояние сознания так же, как фильм проецируется на пустой экран. Многие из вас видели такой диссонанс у членов семьи или друзей с серьезной деменцией. Полная осознанность остается даже тогда, когда чувство Я медленно растворяется.
Пациенты с деменцией также демонстрируют резкое рассогласование двигательной памяти/двигательных навыков и самосознания. Когда у Рональда Рейгана был умеренно прогрессирующий распад психических функций по причине болезни Альцгеймера, он по-прежнему мог очень неплохо играть в гольф. Все мы видели пациентов с деменцией, обладающих нормальными двигательными навыками, даже когда они не узнают своих родственников или друзей, а порой не знают, кто они сами. Некоторые могут петь песни, несмотря на то, что утратили способность к речевому общению. Они способны самостоятельно питаться после того, как давным-давно потеряли способность узнавать, что именно они едят. Стандартное объяснение состоит в том, что имплицитная моторная память – репрезентативные карты процесса питания, игры в гольф или пения – остаются относительно неповрежденными, даже когда повреждены высшие психические функции коры головного мозга. Воображение себя играющим в теннис или ходящим по дому не является эквивалентом демонстрации когнитивных способностей высшего уровня. Зафиксированная на фМРТ активация областей мозга, инициирующих двигательную активность, является синонимом сознательного Я, осведомленного об этих действиях, не больше, чем автоматическое почесывание зудящего места указывает на сознательное намерение и сознательную осведомленность о почесывании [180].
Аналогично когда мы говорим о сознании, важно проводить различие между бодрствованием/вниманием и реальным самосознанием. Например, даже если бы ваш спящий супруг полностью проснулся от того, что вы шепчете ему в ухо, это бы не означало, что он осознает себя и свои действия, точно так же, как я не осознавал, где и кем я был, хотя стоял у кровати, тем не менее уже способный говорить по телефону. Состояние бодрствования ничего не говорит нам о том, сознавал ли себя человек в тот момент. Знание того, что человек «в сознании», не может обеспечить нас знакомством с «содержаниями сознания».
Я не могу представить себе более пугающего сценария, чем продолжение того болезненного момента дезориентации и потери чувства собственного Я в Howard Johnson хотя бы еще немного дольше. И все же, с точки зрения стороннего наблюдателя, мое поведение выглядело бы нормальным и, по-видимому, осмысленным: я просто встал с постели, чтобы ответить по телефону. Мой личный кошмар будет незаметен, пока я о нем не расскажу. Но такое описание потребует, чтобы я очнулся от кошмара и полностью сохранил воспоминания о том, как я чувствовал себя в тот момент. Поскольку даже небольшое сотрясение нарушает нашу способность хранить и воспроизводить воспоминания, мы никогда не узнаем о качестве психического состояния того, кто находится в вегетативном состоянии, состоянии минимального сознания или просто страдает от любого значительного изменения сознания.
В дополнение к тому, что пробуждение не эквивалентно осознанности, мы сталкиваемся с проблемой того, что «быть в сознании» не синонимично сознательной воле в действии. Мы все имеем опыт вождения «на автопилоте». Если во время такого вождения кто-нибудь скажет вам «поверни направо», вы вполне можете сделать это без всякой осознанной осведомленности о том, что слышали слова или выполняли инструкцию. Кто-нибудь крикнет: «Тормози!» – и вы ударите по тормозам прежде, чем вы осознаете хоть какое-то намерение сделать это, и прежде чем увидите собаку, перебегающую дорогу. Поступающие звуковые раздражители напрямую провоцируют двигательную активность, не требуя сознательного вмешательства. Если бы был открыт гипотетический нейрональный коррелят сознания, он бы показал, что водитель был в полном сознании в тот момент, когда ударил по тормозам. Но он не смог бы сказать нам, сознательно ли он выбрал нажатие тормозной педали или любое другое конкретное действие. Быть в сознании и сознательно выбирать какую-либо мысль или действие – две взаимосвязанные, но независимые функции мозга. Как было упомянуто выше, определение сознательности намерения должно начинаться с понимания неосознанного намерения, о котором мы на сегодняшний день ничего не знаем.
Используем другой подход. С пришествием функциональной нейровизуализации мозга многочисленные исследования задокументировали остаточные и предположительно автоматические процессы мозговой активности у пациентов в вегетативном состоянии. В 1997 г. было показано, что области обработки речи у пациента с УВС последовательно реагируют, когда мать читает ему рассказ [181]. Другие исследования продемонстрировали, что области распознавания речи у пациентов реагируют на звук собственного имени и не реагируют на имена других. Степень активации, в свою очередь, отрицательно коррелируется со степенью общей нереактивности. При более обширных повреждениях эти реакции будут ограничены первичными речевыми областями. При меньших повреждениях высокоуровневые ассоциативные зоны коры (области, где координируются и интерпретируются результаты низкоуровневой переработки информации, и из них формируется наше восприятие) также могут быть задействованы. Эта высокоуровневая, но по-прежнему подсознательная обработка ограничивается теми пациентами с многочаговыми повреждениями, кто также сохраняет до некоторой степени остаточную невральную функцию в других областях коры мозга. Пациенты с УВС, явившимся результатом диффузного инсульта мозга (т. е. недостатка кислорода из-за остановки сердца), редко демонстрируют свидетельства такой обработки. Такая же автоматическая обработка происходит и с зрительной информацией. Например, пациент с УВС (чьи глаза были открыты, но он не мог двигаться по запросу) продемонстрировал, что его зрительные области, отвечающие за узнавание лиц, активируются при предъявлении знакомых лиц, но не реагируют на незнакомые [182].
