Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Стоим, рядом со мной Штоколов, получивший дня три назад звание народного артиста СССР. По тем временам такое звание давали нечасто. Надо сказать, что в тот вечер Штоколов пел хреново, пустил петуха. Фурцева подошла к нам, пожала мне руку, потом посмотрела на Бориса Тимофеевича и говорит: «Ну, ляпнулся, а ведь два дня назад звание дали, черт знает что…» И удалилась. Вот вам еще одна живая краска.
Был и такой случай, который раскрыл еще одно ее качество — ответственность. Мы собирались за границу, и нас собрали в кабинете министра для напутствия. А в то время вышел какой-то фильм, где Михаил Ульянов играл роль предателя. Кажется, Володя Власов его снял. До этого же Ульянов сыграл Ленина. Фурцева, приблизившись к нам, подошла к Михаилу Александровичу и говорит: «После Ленина, товарищ Ульянов, на эту мерзость можно было и не соглашаться». Ульянов: «Я актер и должен играть все, все, все…» А она в ответ: «Да и голову еще надо иметь». И пошла дальше.
Такие вот выразительные зарисовки. Фурцева очень любила красивых актеров: и женщин, и мужчин. Она была неравнодушна к красоте. Однажды в Малом театре я наблюдал, как она смотрела на красавцев, которые проходили перед ней, со стороны восхищался тем, как она восхищалась нами, актерами. В ее глазах я видел нескрываемый восторг. Для нее это был праздник души.
Что же касается деятельности на посту министра культуры огромной державы, то Екатерина Алексеевна несла на своих женских плечах тяжелую ношу. Сотни музеев, библиотек, кинокультура — все это было в ее ведении. Мы не знали, что такое задержки с зарплатой, унижение, ущемленность культуры, которые мы сейчас наблюдаем. Все, что выделялось на культуру, до последней копейки доходило до нее. Я бы сказал, еще и больше доходило. Почему? Потому что сказывалась ее близость к высшим эшелонам власти. И при Фурцевой культура занимала почетнейшее место. Именно при ней.
Она успевала просматривать важнейшие пробы актеров на Мосфильме. Например, на князя Андрея посоветовала назначить Славу Тихонова, потому что были какие-то проблемы с Олегом Стриженовым. Она ни к чему не была равнодушной и по-хорошему во все влезала. Без ее ведома не проходили никакие крупные проекты.
Фурцева была настоящим державным министром. Таким, каких нынче весьма не хватает.
…Я был на ее похоронах. Видел ее мучительно-страдальческое выражение лица. Меня это поразило, потому что, бывая на похоронах, замечал, как у усопших, как правило, на лике проступает блаженность.
На похоронах мои коллеги говорили: «Лучшие времена, ребята, позади». Известно, как Сталин стращал проштрафившихся: «На культуру посажу!», и те падали в обморок.
При Фурцевой был взлет культуры, мировой взлет. Если бы она была на своем посту и сегодня, сколько бы полезного, хорошего, доброго она сделала для культуры. Как бы мужественно за нее боролась…
1995
Не исключено, что ее могли убрать…
Главный режиссер Театра сатиры (1957–2002) народный артист СССР Валентин Плучек
* * *
— Екатерину Алексеевну Фурцеву я вспоминаю с чувством глубокого уважения и симпатии. В моей творческой жизни она сыграла чрезвычайно положительную роль.
Фурцева являла собой натуру неравнодушную, активную. И ее большой, я бы сказал, коммунистический пафос тоже был искренним. Считаю, что полной противоположностью ей была секретарь МК партии Алла Петровна Шапошникова. Вроде бы тоже партийная женщина, носившая строгие костюмы, белые кофточки, хорошо причесанная, ухоженная. Но при этом внутри — лед, спокойствие, стремление к карьере, холодная оценка любой ситуации, любой шаг просчитывался с точки зрения идеологического момента.
Фурцева же часто сразу шла на риск. Например, когда защищала тех деятелей культуры, которые были не в фаворе. Некоторые этим пользовались, в частности Олег Ефремов, нашедший путь к ее сердцу. Регулярно по утрам ефремовцы всей компанией прибегали к ней в кабинет, и она их постепенно полюбила. Потом стала защищать правого и неправого, а Ефремова протежировала в течение всей своей жизни. Ко мне же она относилась вначале настороженно, дескать, беспартийный, еврей, интеллигент, не замеченный в проявлениях страстных патриотических чувств… Хотя биография моя, если справедливо судить, была весьма примечательной с точки зрения идеологии: добровольно служил во флоте, после войны с потрясающей характеристикой партийного управления (сам удивляюсь!) представили к ордену, отметив: «предан делу партии, Ленина, Сталина». Из-за этой-то характеристики меня более или менее терпели, хотя я позволял себе весьма вольные выступления и несколько раз мое имя полоскали на Политбюро.
Фурцева не была догматиком. Она могла очень искренне загореться, воспылать какой-то идеей, обладала настоящим талантом отстаивать свою точку зрения. Ее выступления на худсоветах убеждали нас, деятелей театра, в том, что перед страной, перед культурой стоят великие задачи и что мы эти задачи должны решить.
Выступая против чего-либо или кого-либо, она, беря на себя ответственность, нередко рисковала.
В последний период своей деятельности Екатерина Алексеевна пребывала в опале. Но с Леонидом Ильичом сохранила хорошие отношения. Когда Театр сатиры праздновал пятидесятилетие, нам хотелось, чтобы ведущим актерам присвоили более высокие звания. Я ломал голову, что мне делать, куда с этим пойти. Как раз в это время Фурцеву понизили в статусе. И я знал, что она чувствовала себя очень одиноко, переживала. Я решил воспользоваться этой ситуацией и, как бы ничего не зная о ее сложном положении, пришел к ней за помощью и советом. Мой приход и моя просьба ее очень тронули, и она взялась со всей горячностью и искренностью хлопотать за наших актеров.
Хочу заметить, что в то же время Марк Захаров за свой спектакль по пьесе А.Островского «Доходное место» подвергся критике в прессе. Фурцева вызвала меня (очевидно, в ЦК ей указали, кого надо повоспитывать) и резко сделала мне замечание, что, дескать, я тенденциозен в выборе друзей-соратников. «Зачем вы опекаете Марка Захарова, который поставил безыдейный спектакль?» — разделывала меня Фурцева. Я парирую: «Екатерина Алексеевна, ведь еще недавно вы относились к Ефремову весьма прохладно, а теперь Олега Николаевича вы очень цените. Так почему же вы считаете Марка Захарова конченым человеком? Ведь он только начинает свою жизнь в искусстве, он очень талантливый режиссер. Он еще себя покажет».
Когда я упрекнул ее, она сбавила свой гнев. Быть может, поняла, что немного перегнула. Приведу еще один пример. Наш театр давно приглашали на гастроли в Париж. Особенно настойчивыми приглашения стали после представленного французской публике спектакля «Баня» по Маяковскому. Луи Арагон, Эльза Триоле, сестра Лили Брик, и все левое крыло Франции настоятельно хотели нашего приезда в Париж. Но нас не пускали. Целых три года не пускали! Я все пробивал и пробивал эти гастроли, но увы… Преграда была снята, когда из Парижа в Москву приехал один крупный деятель компартии Франции. Власти пошли на компромисс: «Сатиру» отпускаем, но тогда другой театр не поедет… При этом провели идеологическую проверку всех наших спектаклей. На одной из них министр культуры устроила страшный скандал. Она была красная от гнева, покрылась пятнами. Но я чувствовал, что гнев ее был искренним, не напускным. Ее горячая, неравнодушная, стремящаяся к справедливости натура в этом эпизоде очень себя показала.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
