Я хорошо понимал, что она хотела сказать. Даже слишком хорошо, вот в чем дело. Я сделал неверный выбор: я выбрал Линду, а не ее, это было непростительно, по-детски, смехотворно — мог бы, к примеру, человек, лучше натренированный в общении с братьями и сестрами, совершить подобную глупость? Разумеется, нет. Братьев и сестер ненавидят, а не заваливают монструозными плюшевыми мишками; они занимают твое место, они едят твою еду, они мешаются под ногами, они слишком большие или слишком маленькие, слишком умные или слишком глупые, а я взял да и предпочел величию сантименты — Таня уже, можно сказать, была у меня в руках, к тому же я восстал против самого Ваккарнагеля, обратив его пятьдесят эре в самого дурацкого мишку на свете.
— Да открой же, Финн!
— Нет, — сказал я, не слишком громко, это ведь был еще пробный ответ. И где же мамка?
— Открой, — продолжала канючить Линда. — У тебя что, секрет?
В ее голосе слышалось даже любопытство. — Мишка расчудесный.
— Медведь дрянь!
— Чего?
— Дрянь медведь! Я его спёр!
Наконец проявился голос матери, чужой и беззаботный:
— Ну не дури, Финн, а то Кристиану придется выломать дверь.
— Что тебе Фредди I подарил? — заставил я себя спросить.
И послышалось еще с другой стороны двери, как там смеются, потом еще с чем-то возятся, двигают стул, включают плиту, заднюю левую конфорку, слышу я, маленькую, для кофейника, переговариваются, передают сахарницу, звякают чайными ложками — я был просто-напросто оглушен этими звуками будничной жизни и машинально повернул ключ в замке. Линда распахнула дверь, вошла и поблагодарила за медведя.
— Спасибо большое.
Праздник удался на славу. Фредди I в кои-то веки не оплошал, поиграл с девочками, зато поел хорошо; фокусы Кристиана прошли на ура, так же как игры и песни Марлене; Кристиан в рубашке с закатанными рукавами, воистину довольный постпраздничный отец семейства в домашней круговерти, был ничем не лучше голубого медведя, а этот по очкам шел вровень с никем пока не помянутым моим отсутствием. Линда его и не заметила, пока я не вернулся, а мамка специально не желала его замечать, как я понял, когда мы уселись за праздничный ужин доедать остатки пиршества, пирожные и конфеты с шоколадками. Доброжелательно обсуждались гости, в этом виде спорта я смог выступить — будто и не сбегал никуда, а выполнил свой долг старшего брата.
— Ну вот, теперь спать, спокойной вам ночи, — сказала мамка, когда мы уже лежали в постели, и погладила нас по щечке, сначала Линду, потом меня, потом Линду, потом меня... потому что после такого удачного дня она не могла решить, на ком же ей остановиться, чтобы получилось, как в здоровой семье, где господствует симметрия; я-то думал, я уже стал большим, но оказывается, был все таким же маленьким, каким и всегда, с той единственной разницей, что теперь это походило на кошмар.
Глава 23
В новом классе дела у Линды пошли не очень хорошо, вероятно, тут недостаточно было просто тянуть руку и лепить от балды, чтобы тебя похвалили и потрепали по щечке. Есть у меня подозрение, что за этим крылась педагогическая стратегия — не цацкаться больше с Линдой; с Линдой уже достаточно нацацкались.
Но и она больше не была такой уж безответной, и вот в конце октября посреди урока религии в нашем классе рядом с фрекен Хенриксен вдруг возник Эльба, ткнул в мою сторону длинным желтым пальцем, согнул его кверху, показывая, чтобы я вышел за ним, и удалился.
В коридоре он ни слова не произнес, а сразу так шустро устремился вперед, что мне пришлось бежать, чтобы не отстать от него, бежать мимо всех этих дверей, мимо гардероба и вниз по лестнице до самой столовки, где мы застали Линду с ее старым учителем, клерикалом Самуэльсеном, за скандалом, похожим на ожесточенную семейную свару. — Я хочу к маме! — взвыла она, кидаясь мне на шею. Из ее уст я это слово услышал впервые. И не было никакого сомнения, кого она имела в виду.
— И вот так битый час,—укоризненно сказал мне Эльба, призывая полюбоваться результатами моей идиотской попытки ее спасти. Но поскольку я не понял, куда он клонит, он раздраженно добавил: — Так что, мне кажется, ты должен ее отвести к матери.
— А?
— Ты слышал, что я сказал.
Слышал, но тут было полно школьников, которые чуть что начинали проситься домой к мамочке, и все подобные попытки безжалостно пресекались на корню, так с чего бы им идти на поводу у Линды?
Желтым пальцем Эльба очертил в воздухе полукруг, показывая, чтобы мы выметались. Мы вышли за ворота и поплелись по Лёрен-вейен прочь, наши ранцы остались в школе, а Линда так вцепилась в мою руку, что это действовало мне на нервы, тем более она отказалась рассказывать, что ее так достало и отчего у нее такой несчастный вид.
— Да говори же, что случилось! — заорал я.
Мы дошли до конечной остановки рядом с элеватором, там стоял трамвай, ожидая отправки в рейс, и поднялись на открытую площадку последнего вагона. Трясясь в трамвае по Трондхеймскому шоссе, мы отвлеклись на другое: шум транспорта, дома на Турсхов и кинотеатр “Синсен”, где я однажды смотрел фильм, цветной, что теперь вдохновило меня на рассказ о парке аттракционов с африканскими целителями, ружьями и мишками размером с крону сосны — обычно мне удавалось рассмешить Линду такими байками, но внезапно нашу беседу прервал кондуктор, постучавший щипцами в латунное окошечко на двери.
Я уже занес было руку, чтобы положить в лоток шестьдесят эре, как за остекленной дверью нашим взорам неожиданно предстал Кристиан, такой же изумленный, как и я, и, похоже, смущенный? Он что-то нам крикнул через стекло, повторил свои слова, поскольку видел, что я не расслышал, махнул рукой и вышел к нам на площадку, закрыл за собой дверь и очень строго спросил, что мы тут делаем.
— К мамке едем.
— Во время уроков?
Да, так получилось. Но ему-то какое дело? Линда спряталась у меня за спиной и выглядывала оттуда с осторожной улыбкой, потому что это, конечно, действительно был наш жилец, но мало того, что в совершенно неожиданной роли, так еще и в форме, благодаря которой он стал похож на короля Хокона, каким мы знали его по юбилейным тарелочкам у фру Сиверсен.
— Деньги-то не возьмете? — спросил я.
Кристиан закинул голову назад так, что форменная фуражка сползла ему на затылок, и уставился в небо.
— Вот стою и размышляю, — загадочно высказался он.
— Чего-чего?
— Стою вот и раздумываю о том, что мне делать, Финн! Чего непонятного? С тобой и твоей чертовой сестрой.
— Ну, деньги вот, во всяком случае, — сказал я, сунув ему эти шестьдесят эре. — За два детских.
— Не валяй дурака, — кисло сказал он, рывком открыл дверь и пошел к другим пассажирам.
В обувном вышло не намного лучше. Нам там находиться не разрешалось, так что обычно, когда мы изредка заявлялись туда, мамка прятала нас в примерочной в самом дальнем углу зала, мы должны были сидеть там тихо-тихо и делать уроки. Но сейчас у нас даже ранцев с собой не было. А то, что мы пожаловали без объяснения, не упрощало ситуации, потому что Линда по-прежнему отказывалась говорить, что случилось. Зато она успокоилась, мамка время от времени совала нам в кабинку какие-нибудь туфли, чтобы Линда их попримеряла, а я сидел на маленькой скамеечке для ног и наслаждался запахом обувного магазина, с незапамятных времен нашим семейным ароматом, и размышлял, на кой черт Эльба нас сюда отправил.
