Почему он не уехал навсегда?
Катлер снова закрыл глаза, желая, чтобы Лицо исчезло; он молился Богу, обещая Ему или Ей, что он будет хорошим, что никогда не будет больше ругаться скверными словами, если только ему удастся выбраться из этого туалета, сохранив разум и жизнь.
Было поздно, и заправка скоро закроется. Наверняка дежурный придет сюда, чтобы узнать, что случилось с ним, и сообщить, что можно закрываться.
Но Лицо в Песке может добраться до дежурного – и тогда приедет полиция.
А что если и полиция не сможет остановить Лицо? Что если его ничто не способно остановить? Что если оно не остановится, пока не получит его – неважно, скольких людей ему понадобится убить до этого?
– Катлер.
Шепот был грубый, а слова – едва слышными сквозь свист и шелест ветра.
Катлер хотел закричать, но не мог. Он открыл глаза и увидел в зеркале, что его рот открыт, хотя не издавал никаких звуков. Над его плечом за маленьким окном нависло Лицо. Его черты изменились: это была стена песка за грязным стеклом, которая меняла форму – то гримасничала, то улыбалась, то кричала; ее движения были не гладкими и текучими – прерывистыми.
Было ли оно раньше более текучим?
– Я нашел тебя.
Катлер заткнул уши, стараясь не впустить в них этот голос, не слышать его, но звук ветра стих, а голос эхом отдавался в его голове. Он повторял только две фразы: «Катлер» и «я нашел тебя» и это почему-то пугало его больше, чем если бы он услышал связную и осмысленную серию угроз.
Стекло в окне разбилось, осколки полетели внутрь. Инстинктивно реагируя, Катлер упал на пол и скрючился под раковиной, подогнув ноги и закрыв голову руками. Теперь он визжал: это были короткие, высокие женские взвизгивания.
Он перестал визжать, когда первые зерна Песка защекотали его шею.
За последние пятнадцать минут не проехало ни одной машины, а Бьюфорд хотел сегодня закрыть свою закусочную пораньше. За девять лет работы он никогда не закрывал ее раньше десяти часов; не хотел делать это и сейчас, но что-то было не так. Он это чувствовал, он это видел. Бьюфорд посмотрел на часы, периферийным зрением прихватывая окошко для заказов, и, облизав губы, начал петь. И конечно, как бывший морской пехотинец, – военные песни.
– Ну-ка, взломай замок моим здоровым членом, сказал матрос Барнакл Билл!
Однако его голос в тишине звучал странно, и Бьюфорд почти сразу же прекратил горланить. Протянул руку, включил радио и покрутил ручку настройки – слышны были лишь разряды статического электричества.
Что-то точно было не так. Ему не нравился то ли цвет неба, то ли звук ветра, то ли тот факт, что его закусочная была единственным открытым заведением в этой части города в этот поздний час.
Бьюфорд поскоблил гриль лопаткой, концентрируя все свое внимание на квадрате темного металла и коричневом спекшемся жире, стараясь не думать о темноте за окном для заказов. По его рукам побежали мурашки, и он не мог не признать, что напуган.
Черт возьми, несколько минут назад он чуть из своих ботинок не выпрыгнул, когда зазвонил телефон. Это всего лишь звонила Джейси, и те несколько минут, пока они разговаривали, он чувствовал себя нормально, но как только повесил трубку – снова почувствовал холодок.
Бьюфорду показалась, что он видит какое-то движение за окном, но, присмотревшись получше, он ничего не увидел.
С этого момента Бьюфорд не смотрел в окно.
Он притворялся перед самим собой, будто не слышал шумов.
Закончив отскребать гриль, Бьюфорд собрал лопаткой застывший жир и счистил его в пустую банку из-под кофе, стоявшую на полу. Он никогда раньше не боялся. Ни во Вьетнаме, ни где-либо еще.
Но ведь и здесь нечего было бояться, ничего там не было.
Бьюфорд взял свою чашку, стоявшую на краю гриля, и допил остатки кофе. Ему следует закрыть заведение. Пусть сегодня у «Тако Белл» или у «Дейри Куин» будут дополнительные клиенты. Да и сколько там он смог бы заработать до десяти? Если ему повезет, может, пара подростков остановится, чтобы купить кока-колы и пакетик картофеля фри, когда закончится кино, – это все, на что он мог надеяться. И учитывая тот факт, что на этой неделе в кино показывали «серьезный» фильм, а не приключенческий или комедию, и это был будний, а не выходной день, шансы на то, что кто-то завернет к нему, были почти нулевыми. Бьюфорд теперь мог закрываться, и не было бы никакой разницы.
Но он не хотел закрываться, и ему пришлось признать, что он боялся уезжать. Его пикап был припаркован на заднем дворе, за которым начиналась пустыня, а лампочка там уже давно перегорела.
Закусочную окружала тьма.
Он мог позвонить Джейси, изобрести какой-нибудь предлог и попросить ее подъехать и встретиться с ним здесь. Но она, наверное, уже приняла душ и легла в постель.
К тому же он ведь не был трусишкой, который просит жену спасти его от чудовища, не правда ли? Бьюфорд поймал себя на том, что думает о Мануэле Торресе и о животных, лежавших в овраге, из которых была высосана кровь. Овраг был всего метрах в двадцати от его закусочной. Отставной морпех знал, что полиция тщательно обыскала этот район, но знал он и о том, что ничего не было найдено. Бьюфорд представил овраг ночью – огромная черная рана, рассекающая пустыню, его дно, невидимое во мгле; он представил себе верхний край оврага, увидел белую руку, тянущуюся из темноты, она ухватилась за край обрыва, и он увидел, как вампир подтянулся и выбрался наверх.
Вампир. Господи Иисусе – он превращался в трусливую старушонку. Что, черт побери, с ним происходит? Ему нужно забыть обо всем этом дерьме, закрыть закусочную и везти свою задницу домой.
Но, стоя рядом с грилем, Бьюфорд услышал шелест в зарослях полыни снаружи, потом заскрипел гравий, и он снова уставился на темный квадрат гриля, не решаясь поднять глаза и не зная, когда наберется достаточно храбрости, чтобы покинуть закусочную и поехать домой.
После ужина Рич помог Анне с правописанием слов, написанных на карточках. Ее класс изучал существительные, оканчивающиеся на шипящие: чуткий камыш, полная тишь, острый нож, летучая мышь. Девочка все их запомнила и правильно писала, кроме «летучей мыши» – она уже два раза ошибалась на этом слове. Причем, если карточки шли в одном и том же порядке, девочка писала верно оба слова, но стоило перемешать карточки, и она снова ошибалась.
Они прекратили занятия через пятнадцать минут, когда Рич почувствовал, что дочь уже не может сосредоточиться, и разрешил ей посмотреть телевизор, перед тем как отправиться спать. Они оба сидели рядом на диване. Через несколько минут вошла Кори. Рич думал, что она была чем-то занята на кухне, но жена вошла из коридора.
Она встала перед экраном телевизора и сказала:
– Вот. Я хочу, чтобы это было напечатано в газете.
Она бросила две скрепленные вместе страницы на кофейный столик.
