— Неужели?! — Вот этого Ревенко точно не знала. — И… каким же?
— Им просто свернули головы, как цыплятам.
От такой метафоры Ревенко стало не по себе.
Она вспомнила лежащую посреди комнаты Лизу, представила себе Ольгу и вдруг ясно увидела сына со свернутой головенкой, так похожей на одуванчик. Ей стало плохо.
Она направилась в ванную, подставила лицо под холодную струю, пытаясь избавиться от наваждения. Неизвестно, сколько бы она так еще простояла, но вошел Клюквин, закрыл кран и стал осторожно вытирать ее пушистым розовым полотенцем.
Любаня обмякла, повисла на нем, он аккуратно усадил ее на табурет.
— Вы думаете, что это все я?.. — стуча зубами, еле выговорила она.
— Любовь Николаевна, я так не думаю. — Клюквин мягко улыбнулся, попробовал отстраниться, но Люба цепко держала его за полы пиджака и продолжала плакать. — Послушайте, я принесу вам выпить, только отпустите меня. Я быстро.
Люба кивнула и поплелась за ним в кухню.
Клюквин плеснул в рюмку немного коньяку, протянул Ревенко, но та не сдвинулась с места, застыв в дверях.
Клюквин понял, что или теперь, или никогда:
— Это, разумеется, не вы. Это скорее всего ваш муж. Со слов вашей секретарши, мне известно, что он исчез незадолго до первого убийства. Извольте объяснить его местонахождение.
У Любани в голове все зазвенело, алкоголь дал себя знать, и она, цепляясь за косяк, упала в обморок.
Через несколько секунд она очнулась. Клюквин прикладывал ей ко лбу мокрое полотенце и проверял пульс.
— Господи… Что со мной?.. — Она попробовала приподняться. — Никогда такого раньше не было… Извините…
Следователь заботливо обхватил ее за плечи и помог перебраться на диванчик.
Усадив Любовь Николаевну, он подал ей стакан воды. Сделав несколько глотков, та пришла в себя.
— Любовь Николаевна, милая. Вы нервничаете, это понятно. У вас очень высокое давление, пульс неровный. Я, пожалуй, вызову врача.
— Нет… нет… Не нужно. Мне уже лучше. Правда, — Ревенко слабо улыбнулась.
— Ну, как хотите, только не пейте больше. Я пока побуду с вами.
— Спасибо вам…
Зазвонил телефон.
Ревенко замерла, не зная, отвечать или нет. Ведь это мог быть тот самый звонок, которого она так мучительно ждала. Но Клюквин молча смотрел ей в глаза и уходить не собирался. Отступать было некуда, и Любаня решилась:
— Дайте, пожалуйста. — Она кивнула на телефон.
Следователь снял трубку и передал ей.
— Да… — произнесла она безразлично. И в ответ услышала нечто невообразимое.
— Мама!.. Это я… Мамочка!.. — сорванным, измученным голосом еле говорил Колян.
— Коля!.. Колечка, сынок!! — забыв о предосторожности, закричала Ревенко.
— Мамочка, пожалуйста, сделай, что они скажут…
— Что-что? Не слышу! Родной мой! Говори! Только не молчи!
— Спаси нас, я больше не могу…
— Я все сделаю, детка, все сделаю. Уже скоро…
— Во-во! И поторопись, маманя, — вклинился грубый мужской голос. — Только без шуток. Завтра получишь своего щенка, как просила. Приготовь бабки и муженька.
— А разве он не у вас? — Ревенко прошиб холодный пот.
— Да пока не наблюдается. И вот что — если этому менту нашепчешь, пришлем пацана по частям. Бывай здорова. Жди инструкций.
На другом конце раздались короткие гудки, и Любовь Николаевна нажала кнопку отбоя.
Некоторое время оба молчали.
Ревенко пребывала в жутком состоянии. До этого момента она объясняла себе убийство Лизы тем, что та проговорилась ей по телефону, что знает, где находится Кирилл. Но если они не нашли его, то кто и почему убил Лизу? Ведь если они добрались до нее, ей не было смысла рисковать жизнью и скрывать местонахождение этого мерзавца. И тогда он был бы уже у них. А если она знала и не сказала? А если сказала и ее убрали как свидетеля? Но свидетеля чего?! И при чем здесь Николаева? Неужели это Кирилл столь варварским способом заметает следы? Но зачем?! Что они ему сделали? И как теперь увязать в одно пропажу мужа, убийства девочек и похищение сына? Если они не нашли Кирилла, то никакой логики в этих событиях не прослеживалось. Или Кирилл обо всем знал заранее и успел смыться? При таком раскладе многие концы сходились. По крайней мере, его соучастие в похищении Коляна не вызывало сомнений. Эта мысль показалась ей такой простой и естественной, что она сразу успокоилась и поняла, что нужно делать.
Первым заговорил Клюквин:
— Любовь Николаевна, вас шантажируют?
Вопрос был неожиданным, но Ревенко уже успела взять себя в руки, закурила.
— Да вы с ума сошли!
Мобилизовав весь свой скудный актерский опыт, она закинула ногу на ногу и даже улыбнулась.
— Откуда такое бредовое предположение?
— Мне кажется, вы только что говорили с сыном. Его ведь Николаем зовут?
— Все-то вы знаете… Да. Говорила с сыном. Вам-то что?
— Почему же вы так кричали?
— У него каникулы. Мальчик живет на даче у приятеля. Плохо слышно.
— И поэтому вы спросили: «А разве он не у вас?» — От проницательного Клюквина не ускользнул ни один нюанс разговора.
— Да что такое, черт возьми! Да! Я спросила, имея в виду их пса. Меня попросили с ним погулять.
— Кто попросил? Сын?
— Да, сын. Ну, то есть хозяева.
— Не вяжется как-то… Выходит, хозяева на даче, а собаку в Москве оставили?
— Да откуда мне знать их дела! Просто попросили, и все!
— И это из-за собаки вы так разволновались?
— Послушайте, — Любка начинала заводиться. — Я соскучилась по сыну. И поэтому взволнована. Отстаньте от меня! Спрашивайте о вашем деле и не лезьте в мою личную жизнь! Что еще вы хотите знать? — Любане казалось, что она кричит, но на самом деле она почти шептала.
— Адресочек не подкинете?
— Какой адресочек? Чей? О чем вы? — Она не представляла, как будет выкручиваться, и тянула время.
— Да собачников этих беспечных. И московский, и дачный, если можно.
— На даче я у них не была, не знаю, где это. И на московской квартире тоже.
— А как же бедный песик?
— А никак. Связь прервалась, не успела я адрес спросить.
— Любовь Николаевна, вы меня, конечно, извините, но вы черт знает к кому ребенка отпускаете.
— Не ваше дело, — огрызнулась Любанька.
— Как я понимаю, фамилии этих хозяев вы тоже не знаете.
