Меркулову, так храбро расквасившую нос этому «психу», принялись утешать все девчонки с ее ряда. Рыдать она скоро перестала, и ее уговорили приложить к щеке холодный пятак, чтобы не было синяка. Небольшой спор возник в классе по поводу того, кому теперь следует отсесть – самой Меркуловой или ее обидчику. Решили, что это должен сделать именно он.
Лариса вернулась слегка возбужденная, а попозже появился и сам герой с бледным покрытым красными пятнами лицом и гладко зачесанными мокрыми волосами. Вид он имел закрытый и независимый и, как ни в чем не бывало, уселся на свое место. Девчонки зашипели, чтобы он пересел, но Колеся ответил удивленным отказом: мол, а чегой-то я – пусть сама, если ей надо… Меркулова не стала долго ждать, она вскочила, схватила в охапку свои вещи и громко потребовала, чтобы он пропустил ее. Колеся повернулся боком и нахально ухмыльнулся всему классу: «пажжаласта!» Меркулова перешла на соседний ряд, и Лариса Константиновна недовольно сказала:
– Ну, теперь все, успокоились, наконец? Я уже могу продолжать урок?.. Что вы точно осатанели все…
Все потихоньку обменивались многообещающими взглядами, а кое-кто пытался показать Колесе кулак, но он не смотрел.
На перемене, посоветовавшись, решено было его пока не трогать – пускай еще немножко погуляет, авось «дозреет». Вообще, в школе никакого шума сейчас лучше не поднимать. Это внутреннее дело самого класса, и они сами, между собой, должны его решить. Ведь ясно, что при Любови Захаровне такого просто не могло бы произойти, а Лариса еще не освоилась до конца в их внутренних взаимоотношениях, и ждать от нее полноценного вмешательства не стоит. Так что надо спокойно дожить до конца уроков, выйти на улицу и там уж всем классом разбираться что к чему. Чтобы разбирательство получилось честным и справедливым, суд тут же постановил, что никто из мальчишек Колесю трогать не должен – пусть только проследят, чтобы он не сбежал, но без рукоприкладства. А поговорят с ним сами девчонки: они все считают себя лично обиженными тем, что он поднял руку на одну из них. Мальчишек такая необычная роль немного смешила и возбуждала, но они – удивляясь тому, какие у них девки, оказывается, боевые, – согласились постоять на подмоге, а в случае непредвиденных осложнений защитить их всех. «Да что ж вы думаете, мы с ним не справимся, что ли? – заводно веселились девки. – Да если надо будет, так мы и со всеми вами разберемся без всякой помощи!.. В крайнем случае, с каждым по отдельности!» – «А, ну-ну, давайте…» – с некоторой грустью отвечали ребята.
Оставшиеся уроки прошли на удивление спокойно – словно никакого продолжения и не подразумевалось. Колеся на переменах держался особняком, но если и заговаривал с кем-нибудь, ему отвечали нормально, без всяких там угрожающих кривляний. Колесю такое поведение, видимо, дезориентировало, как и было запланировано. Только нетерпеливые двоечники, желая выделиться, пару раз как бы случайно задевали его плечами, предлагая дать им «законный» повод для ускоренного приведения приговора в исполнение. Но Колеся, нервно кивая в ответ на их лицемерные извинения, поспешил укрыться в классе, а слишком ретивых двоечников Фурман строго урезонил: мол, класс уже решил, каким быть наказанию, и нечего теперь лезть вперед батьки…
По утвержденному плану казни каждая девчонка могла треснуть Колесю один раз – этого будет вполне достаточно, чтобы проучить осужденного, а если он начнет сопротивляться, так ему же хуже. Почетное право первого удара предоставлялось Меркуловой, и ее теперь наперебой инструктировали и пытались тренировать на себе все кому не лень. «Ничего, она и так сделает все как надо», – наконец увела ее Людка Капралова. «Вы смотрите только, не убейте его раньше времени! – посмеиваясь, предупреждали мальчишки. – Оставьте и нам что-нибудь!..»
У Фурмана все эти приготовления вызывали странную дрожь, он то и дело вздрагивал, как от холода, и в какой-то момент на перемене у него даже зубы застучали. Конечно, и Колесю было тоже жалко, но он с удивлением понимал, что колотит его именно от близости исполнения всенародного приговора: как будто вот-вот, с минуты на минуту должно прибыть ужасное и могущественное существо – их настоящий господин, которому все они будут служить с праздничным восторгом и страхом…
После последнего урока все торопливо оделись и выскочили на улицу, а группа добровольцев почти без применения силы проводила Колесю к месту собрания. Сначала все столпились на утоптанной дорожке, ведущей мимо школы в сторону Каляевской, но тут кому-то вдруг пришло в голову, что они встали как раз под окном директорского кабинета, легко опознаваемого по особым занавесочкам. Все со смехом, даже зачем-то пригибаясь, словно под обстрелом, перебежали немного подальше, под наполовину закрашенные окна кабинета труда. Здесь все выстроились двумя неровными кругами. В середине, прижатый спиной к стене, оказался Колеся, вокруг него – девчонки, а во внешнем кольце мальчишки приготовились к возможной охоте или к быстрому подавлению сопротивления, смотря по обстоятельствам. Они даже коротко условились между собой, кто чем займется. Фурман все радостно трясся, остальные хмурились, скрывая улыбки.
Девчонки, распаляя себя, начали выкрикивать Колесе обвинения от всего класса: мол, он думает, раз нет Любовь Захаровны, так значит, все теперь можно, да? И никакой управы не найдется?! Ну-ка, проси прощения! Перед всеми!.. Затравленно озираясь, Колеся крикнул: «Не буду просить прощения! Делайте со мной, что хотите!..» – «Ах вот он как заговорил?! Выходит, ему понравилось с девчонками драться? Ну, давай… Начинай! Что же ты? Испугался, может?!» – «Да отстаньте вы от меня! Вот привязались…» – Колеся судорожно усмехнулся, пытаясь обратить все в шутку, но тут на него двинулась невысокая, но крепкая Людка Капралова: «Давай, попробуй меня ударь». – «Да зачем ты мне нужна…» – пренебрежительно огрызнулся он, но когда Людка сделала неожиданное движение рукой, Колеся непроизвольно отдернулся. «Дайте, дайте вы ему! Кончайте его агитировать! – крикнули мальчишки. – Видно же, что он просит! А не хотите – мы сами с ним поговорим. Хватит, не тяните, надоело уже! А то мы замерзнем, пока вы тут с ним будете разговоры разговаривать…»
Людка еще раз угрожающе замахнулась, и в этот момент девчонки с другой стороны вытолкнули на Колесю Меркулову с нелепо вытянутыми вперед руками и выставленными, как у кошки, когтями. Скорее всего, это был тайно заготовленный ход: как только она неожиданно хлопнула Колесю ладонью сверху по голове, подскочили остальные, и на него посыпался град неловких ударов… Мальчишки, глядя на это, просто помирали от хохота. Колеся, с которого сразу слетела меховая шапка, сперва с застывшей улыбочкой ловко и гибко уворачивался и закрывался локтями, но пара-другая тычков, видно, все-таки попала. В руке у него был зажат полотняный мешочек со сменной обувью, и он вдруг с размаху огрел кого-то из девчонок по плечу. Девчонки испуганно отпрянули, но к Колесе тут же метнулись застоявшиеся охранники и, вырвав мешок, отбросили его далеко в сторону. Это вызвало у мальчишек новый приступ смеха: из кучи-малы вдруг, точно бомба, вылетел черный мешок и, описав дугу, зарылся в снег, – разве что шипенья не было…
Проходившая в это время по дорожке женщина с сумками приостановилась и сказала что-то осуждающее: мол, что же вы, все на одного, – но мальчишки ей весело объяснили, что это ж не они его бьют, а девчонки, и он это заслужил. Но у женщины такое объяснение вызвало еще большее возмущение, и она пригрозила, что сейчас позовет кого-нибудь из учителей, на что ей уже грубо ответили, чтобы она катилась отсюда. Женщина, сердито бормоча, ушла, но после этого возник небольшой спор, так как Фурман недовольно спросил, какого хрена они с ней разговаривали как уличные хулиганы.
