Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
В этом доме хорошо пахнет деревом, он не успел напитаться сыростью, заразиться плесенью и жучком. Здесь никто не жил, не страдал, не умирал. Из сада веет свежестью. Несмотря на тяжелые мысли, спала я спокойно. В этом доме и сон хорош, и пробуждение, словно не было ни страхов ночных, ни сомнений, только ожидание радости и желание сейчас же увидеть Дмитрия. На столе, в кувшине, свежие розы, похожие на мелкий махровый шиповник.
Дмитрий ненадолго уехал, а я отправилась на голубятню постигать тайны кружения (или кружания? Кузьмич говорит – кружают) и рисовать голубей. Наблюдала двух целующихся, совершенно умильная картина.
Кузьмич – философ. Он говорит:
– Вот ведь не случайно так много людей пристращаются к этой охоте, а к огнестрельной получают отвращение. Вникнув в жизнь этих созданий, воспитывая их, любуясь, наталкиваешься на мысль, что грешно ради удовольствия губить целые семейства.
Когда вернулся Дмитрий, Кузьмич отправился на тайное дело, разузнать, что творится у Бакулаевых, и принес весть, в которой я не сомневалась.
– Девица умерла… – Тут он запнулся и вдруг заговорил по-итальянски, чего я никак не ожидала. А Дмитрий пояснил:
– Кузьма стесняется объяснить причину. А причина, как вы и подозревали: плод запретной любви, который пытались вытравить.
Арестовали Марфу и какую-то женщину – гадательницу и травницу. И доктора арестовали. О Зинаиде ничего не говорят, значит, все с ней в порядке, иначе говорили бы. И обо мне молчат. Слава богу!
– Арест доктора ненадолго, поверьте мне, – сказал Дмитрий, – его отпустят, потому что поклеп, который на него возвели, ни в какие ворота не лезет. О докторе я сам разузнаю.
Тяжелое чувство постепенно рассеивалось, а когда привезли мои наряды, я и вовсе потеряла способность думать о чем-то, кроме рюшей, гипюровых воротничков и японского фуляра с набивным рисунком. Теперь я могу выходить в свет, только я никуда не хочу выходить. Катерина приготовила обед и исчезла. Я умудрилась с нею ни разу не встретиться, и, вероятно, это ее заслуга, потому что я не пряталась.
Мы с Дмитрием снова в саду, снова вечер и разговоры о серьезном и смешном, о существенном и пустяках, все, как вчера. Удивительно, но он не требует от меня объяснений. Я все время думаю об этом, а, чтобы не думать, озвучиваю беспокойство. Он отвечает, что не хочет меня торопить.
Он говорит, что добился приема в Военном министерстве, предлагал наладить в России голубиную почту, которая с древности использовалась в военных целях. Раньше в каждой крепости и в каждом городе были военные голубятни, и сейчас военные управления большинства европейских государств занимаются разведением почтовых голубей. Это самая скорая доставка депеш с мест военных действий, а в мирное время – сообщение между пограничными постами. Масса исторических примеров говорит о пользе голубиной почты, а самый известный случай произошел с Ротшильдом, который получил с голубем-письмоносцем известие об исходе сражения при Ватерлоо на два дня раньше других, что дало ему возможность провести кампанию с французскими бумагами и заработать огромное богатство.
Поразительно, что тупой и застойный чиновничий аппарат в России не меняется во все времена. Дмитрий разъяснял и убеждал чиновников в ценности гонца, который в час покрывает 65 верст, причем летит по прямой, ему не нужно преодолевать горы, реки и т. д. (Телеграфа-то еще человечество не знает!) Нет, России, оказывается, это не нужно. А ведь военную почту Дмитрий предлагал устроить за свой счет и оставить на первое время своего консультанта, человека грамотного и опытного. Ведь Кузьмич все равно после отъезда Дмитрия задержится на некоторое время в Петербурге, чтобы уладить семейные дела, здесь у него сестры и старуха-мать.
Значит, Кузьмич остается…
Дмитрий объясняет: ненадолго остается, и спрашивает, поеду ли я с ним в Италию или в Испанию. Куда захочу.
Конечно, поеду. Куда он захочет.
– Но для этого нам нужно обвенчаться, – говорит Дмитрий и испытующе смотрит на меня.
– Это что, предложение руки и сердца?
– Руки. Сердце и так вам принадлежит.
– Знаете что… Я бы хоть сейчас сказала «да» и тут же уехала бы с вами, но дайте мне срок. Вот расскажу вам все о себе, тогда и решим окончательно.
Солнце золотит верхушки деревьев и воздушную рябь облаков. Вечер можно было бы назвать идиллическим, если бы воздух не был так насыщен электричеством. Мы, словно кот Серафимы, аж потрескиваем от разрядов. Я не могу побороть смятения, выровнять дыхание, иногда голос его словно отдаляется, потом приближается. Я принюхиваюсь, от Дмитрия исходит приятный запах табака, который мешается с запахом маттиолы. Я не вижу здесь цветущую маттиолу, зато я вижу, что происходит с Дмитрием. Он, наверное, полагает, что меня его порывистость оскорбит? Иногда кажется, вот сейчас он положит голову мне на колени, и тогда я не выдержу. Встаю и решительно объявляю: «Пора спать».
* * *
Этот период ухаживания не может долго продлиться, как бы Дмитрий ни старался вести себя сдержанно. От близости нам не уйти.
Я жду его. Долго стою у окна, потом ложусь в постель и посылаю ему телепатические призывы. Прошло уже много времени, неужели он спит? Неуемное желание без моей на то воли выбрасывает меня из постели, вся я горю, как в лихорадке, остужаю ноги о прохладные доски пола. И тут осознаю: с ним происходит то же самое, он тоже встал с кровати и сейчас выйдет из комнаты. Медленно, как во сне, я направляюсь к двери. Он тоже идет. Нас отделяет друг от друга только коридор, мы должны встретиться на полпути.
Пять, десять шагов, пятнадцать… В коридоре никого. Я могла бы вернуться к себе, но ноги сами несли вперед. Открыла дверь в его комнату и не сразу поняла, что она пуста. Оторопь, разочарование, страх… Побежала ко входной двери, а она приоткрыта. И тут я увидела, что Дмитрий идет по тропинке к дому, внезапно ослабела и опустилась на каменные ступени. Еще миг и сильные руки подхватили меня.
Какое счастье! Я лечу!
Все это обрушилось на нас одновременно, как цунами. И губы, и руки, и тела, будто без нашего участия, делали, что должны были делать, казалось, они обрели полную независимость и жили своей жизнью, разве что мы не могли посмотреть на них со стороны. Мы слились с неодолимой силой и сотрясались в едином мощном ритме, словно подчиняясь накатам волн, пока земля и небо не содрогнулись и не раскололись, а потом, погруженные в тишину, медленно и расслабленно восстанавливались.
Мы совсем не разговаривали, но я знала, что еще в сегодняшнюю ночь этот шквал возродится и, может быть, не раз. Впрочем, одно слово все-таки повторялось – «Мусенька» – исступленно, удивленно, восторженно, благодарно. Так называли меня дома в раннем детстве, а потом только папа. Я знала, что всю свою жизнь ищу мужчину, похожего на отца, и я нашла его, хотя Дмитрий ни в чем на него не походил. И думаю, искала я не внешне похожего, а своего человека, в котором были бы сплавлены возлюбленный, муж, друг, отец и брат, да что уж говорить, и мать тоже, чтобы все в нем собралось, весь мир.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
