— Не знаю, что со мной происходит. Наверное, я ненормальная, — пожаловалась она однажды Тиму.
Тот удивленно взглянул на нее:
— Что ж тут ненормального? Актрисы все такие. Талант выплескивается наружу.
Каролин поразилась. Актриса? Не думай об этом. Талант может покинуть тебя.
Неделя проходила за неделей, и репетиции стали затягиваться. Обычно Каролин возвращалась домой поздно, когда Грэм уже был в постели. Чед начал проводить репетиции и по выходным, поэтому Каролин уже давненько не была ни на выставках в галереях, ни на поздних завтраках.
— Мне так жаль, — все время повторяла она Грэму, — я даже не думала, что все это будет отнимать столько времени. Вот пройдет премьера, и все успокоится, я тебе обещаю. Он только кивал.
Готовясь за кулисами к своему первому выходу на сцену, Каролин отыскала взглядом Грэма среди публики во втором ряду. По его лицу было видно, что он смущен и чувствует себя не в своей тарелке. Должно быть, его разочаровал и крохотный зрительный зал, и расшатанный стул, на котором он сидел, да и жалкое убранство сцены было под стать всему.
Каролин предупреждала его, но он пропускал ее слова мимо ушей. Теперь он стыдился того, что его жена выступает в таком спектакле. Ему было неудобно перед друзьями, которых он зазвал на премьеру. Она его опозорила.
Каролин отвела от него взгляд, набрала полную грудь воздуха и вышла на сцену.
После спектакля Грэм со свитой устремились за кулисы. Майк и Оливер, Гленн и Сандра хором пели ей дифирамбы. Грэм молчал. У него в руках был огромный букет, но он не вручил его жене.
Когда все распрощались, они вдвоем вышли из театра.
— В чем дело? Скажи хоть что-нибудь! — Упорное молчание Грэма выводило ее из себя. — Я же говорила тебе, что это не совсем профессиональный театр.
— Мне плевать. Профессиональный он или нет, — ледяным тоном произнес Грэм, достал из кармана и развернул программку.
— Каролин Эндрюс, — прочел он вслух. — “Это дебют Каролин на сцене, но театр у нее в крови. Ее мать — Зоэ Эндрюс — уже давно и успешно работает в шоу-бизнесе агентом по подбору юных дарований для съемок в кино и рекламе…” — Не сделав паузы, он продолжил со злобным напором: — Ты не только не упомянула меня, не поставила публику в известность, что ты замужем, но даже назвалась в этой чертовой программке девичьей фамилией!
На какой-то момент Каролин потеряла дар речи. Столь велико было облегчение. Если все дело в этом…
Она повисла у него на шее.
— Дорогой, я сожалею. Прости. Я думала, что так будет лучше. Я перепишу эту программку завтра же и потребую, чтобы исправили фамилию. Я обещаю. Я так горжусь, что я миссис Каролин Мосс.
Но Грэм освободился от ее объятий.
Еще один квартал они прошагали в молчании, потом все-таки Грэм извинился за вспыльчивость и вложил в ее руки букет цветов.
Спектакль шел на сцене шесть уикендов подряд. У Каролин тяжесть спала с плеч, когда Чед объявил ей, что следующий спектакль будет последним. Сцена отняла у нее столько сил, столько заняла времени. Даже каким-то странным образом лишила ее собственного “я”. Общаясь с Грэмом, она ощущала иногда, что ведет себя не как положено ей, Каролин, а как ее героиня Кори.
Но когда-то всему приходит конец. И никаких пьес, и никаких героинь в будущем.
На вечеринке по поводу завершения проекта Чед сделал заявление:
— Хорошие новости. Мы дали знать миру, что мы существуем, и мир откликнулся и соизволил нас подкормить. Следующей нашей постановкой будет пьеса Бернарда Шоу “Человек с оружием”.
Грохнули, словно орудийные залпы, аплодисменты.
— Давайте выпьем за это!
— За “Человека с оружием”! — закричали все.
— За “Человека с оружием”! — как эхо отозвалась Каролин, не разделяя всеобщего энтузиазма.
В мае Зоэ нанесла ей неожиданный визит. Она прилетела в Нью-Йорк подбирать юных исполнителей для новой версии “Оливера Твиста”.
Каролин показывала матери, какой наполненной стала ее жизнь. Она привела Зоэ в книжный магазин, познакомила с Ласло, Джиной и Питером, специально для нее приготовила мудреное китайское блюдо, показала ей все, что сотворила со своей квартирой, бывшей в прошлом лишь стандартным жилищем.
Зоэ рассыпалась в похвалах ее вкусу, фантазии и энергии, но чувствовалось, что все это ей неинтересно.
Утром перед отлетом Зоэ заехала попрощаться.
— Может, задержишься на несколько минут? — спросила Каролин. — Позавтракаем вместе.
— Боюсь, не получится, я уже опаздываю.
— Жаль, не попробуешь своего любимого печенья.
Зоэ улыбнулась:
— В таком случае я буду полной дурой, если откажусь.
Каролин поспешила на кухню. Когда она вернулась в гостиную с подносом, то застала мать у книжных полок, разглядывающую смятую программку “Босоногих в парке”.
Каролин поторопилась поставить поднос на столик.
— Я не стала тебе об этом рассказывать. Просто маленькое любительское шоу…
— Понятно, — кивнула Зоэ. — А текст пьесы у тебя сохранился?
— Зачем он тебе? Все это полная чушь. — Каролин притворно рассмеялась.
— Дай мне текст, — повторила Зоэ. Каролин отправилась в спальню и достала свой потрепанный экземпляр.
Зоэ уселась на диван и, нацепив очки, начала:
— Давай пройдем твою первую сцену. Я буду подавать реплики.
— Это смешно. Ты опоздаешь на самолет.
— Начинаешь ты, — заупрямилась Зоэ. — Значит, так, ты входишь в квартиру, ставишь в вазу цветы, и тут раздается звонок по внутреннему телефону.
Каролин машинально потянулась за воображаемой трубкой.
— Алло. Кто это?
Зоэ оказалась идеальным партнером. Они прошли всю пьесу — от начала и до конца.
Мать сняла очки, отложила текст в сторону. Она была потрясена и дрогнувшим голосом произнесла:
— Ты могла бы стать актрисой.
Эти слова еще звучали в ушах Каролин, когда она, проводив мать, в растерянности постояла у подъезда, потом быстрым шагом направилась в сторону 58-й улицы, где располагался бар “Попугай”.
Плавным движением руки Каро смахнула с полки супермаркета две банки консервированного супа и уронила их в раскрытую заранее плетеную сумку. За четыре месяца, проведенных в коммуне, она приобрела навыки заправской магазинной воровки.
Она занималась этим не без удовольствия, как если бы играла роль молодой домохозяйки, постигающей искусство сводить концы с концами в семейном бюджете. Вот она, изображая» на лице неуверенность, взвешивает на ладони какую-нибудь банку или пакет с овощами, словно сомневаясь в правильности своего выбора, а затем, убедившись в том, что на нее никто не смотрит, отправляет добычу в сумку.
