Книга Плагиат - Вячеслав Пьецух

Следующим глуповским градоначальником стал Семен Антонович Грустилов, из местных, правнук того самого застенчивого женолюба Грустилова, который управлял городом накануне восстания декабристов. Это был седьмой случай в истории Глупова, когда во главе его становился администратор собственно глуповского происхождения; первые шесть случаев пришлись на период дворцовых переворотов, в течение которого попеременно градоначальствовали шесть здешних дам, от Ираидки Палеологовой до Дуньки Толстопятой, свергнутых в результате народного возмущения.

Семен Антонович был человек тихий, пугливый, склонный к задумчивости, равнодушный к своим политическим обязанностям и по-настоящему интересовавшийся исключительно фотографией, — так вот поди ж ты: и в его градоначальничество без скандалов не обошлось. Едва вступив в должность, Семен Антонович решил по этому поводу закатить глуповскому народу грандиозный праздник с военной музыкой, фейерверком и раздачей подарков в виде круга краковской колбасы и гривенника деньгами. Трудно было этого ожидать, но на дармовщинку стеклась огромная масса публики, включая обитателей весьма отдаленных мест, и во время раздачи подарков приключилась такая давка, что погибших считали сотнями. Из этой трагедии, между прочим, следует одно далеко идущее и в то же время, так сказать, тупиковое заключение: независимо от того, опекал ли глуповцев градоначальник жестокий или гуманный, ограниченный или дальновидный, ревностный или халатный, а также независимо от того, применялись ли к глуповцам меры кротости или строгости, — городская жизнь протекала по какому-то заданному образцу; объясняется, видимо, это тем, что глуповцы всегда оставались верными своему характеру и природе — какими они были издревле, такими они преспокойно и оставались.

Семен Антонович был до такой степени удручен случившейся давкой со многими смертельными случаями, что подал прошение об отставке; он так и сообщил в губернию, что не может править народом, который не уважает. В ответ поступил губернаторский циркуляр: «Повелеваю действовать обоюдно — правь и одновременно не уважай».

На пору правления Семена Антоновича пали также четыре неурожайных года, одно наводнение, русско-японская война и буржуазно-демократическая революция. Что касается русско-японской войны, то она взволновала глуповцев даже несколько больше неурожаев, во всяком случае, по городу пошел подписной лист на сооружение железной клетки для японского микадо, в то время как для помощи голодающим не было собрано ни рубля. Клетку действительно заказали в Череповце и уже отправили ее генералу Куропаткину малой скоростью, как вдруг до Глупова дошел достоверный слух о поражениях под Мукденом и Ляояном — глуповцы напугались этого слуха и начали спешно укреплять город. Опять раздался клич насчет созыва народного ополчения. К всеобщему удивлению, это ополчение Семен Антонович разрешил, но велел, чтобы оно придерживалось, так сказать, внутренней ориентации и действовало не в противовес японской угрозе, а в противовес коварным интригам цыгано-синдикалистов, о которых градоначальнику стало известно из третьих рук; Семен Антонович прямо-таки полюбил этого таинственного врага, ибо какой-никакой, а все же он был политик и, стало быть, обожал иметь дело с химерами, на которых всегда можно списать огрехи, случайности, недоделки и переделки.

Этих самых цыгано-синдикалистов выдумал местный декадент Серафим Брусникин, в свое время известный на русском северо-востоке своим романом о приключениях плода в материнском чреве, который принес ему немалое состояние. По Брусникину выходило, что все глуповские безобразия и напасти объясняются проделками вредительской ложи цыгано-синдикалистов, которую основали царь Петр I, агент сатаны Лефорт и тайный цыган Меншиков, чтобы вконец извести российское простонародье, а вовсе не тем, что глуповцы просто бытуют себе и бытуют.

Итак, ополчение сформировалось, вооружилось, и Брусникин повел его на битву с цыгано-синдикалистами. На поверку таковых в городе не оказалось — или они попрятались, — и тогда ополчение с досады разнесло по кирпичику съезжий дом, явственно выстроенный по канонам чуждой, кочевой какой-то архитектуры, а затем с барабанным боем тронулось в подозрительном направлении и исчезло; такой неожиданный поворот дела дал кое-кому основание заподозрить, что в действительности ополченцы пеклись только о том, чтобы под благовидным предлогом из города улизнуть. Назад вернулся один декадент Брусникин, а прочие ополченцы объявились только в восемнадцатом году, но уже под видом Армии всемирного высвобождения. Брусникин прошел по Дворянской улице с винтовкой Бердана наперевес, и более его в городе не видали; по слухам, он заперся у себя на квартире и засел за роман об Антихристе, принявшем облик профсоюзного вожака. За многие годы затворничества он только однажды напомнил глуповцам о себе, когда разразился в пятом году ядоносной статьей в «Истинном патриоте» об истоках цыгано-синдикализма; в ней, кстати, досталось и Александру Сергеевичу Пушкину за курчавые волосы, подозрительный цвет лица, антимонархические настроения и пристрастие к французскому языку.

Революция 1905 года, конечно, не приняла в Глупове таких грозных форм, как в крупных культурных центрах. Тому были свои причины: видимо, среди предпосылок народного возмущения первенствовали обстоятельства скорее литературного, нежели политэкономического характера, поскольку со своими градоначальниками глуповцы и прежде отчаянно препирались, а по данным всероссийского статистика Рубакина глуповский обыватель потреблял только на полфунта меньше пшеничной муки, чем манчестерский обыватель, а в Манчестере в пятом году наблюдалась полная тишина. То есть больше всего похоже на то, что глуповцы поднялись на власти предержащие из чисто литературных соображений, что, в общем, немудрено, потому что наша литература испокон веков только тем и занималась, что воспитывала недовольного гражданина. Удивляться приходится на власти предержащие, что они своевременно не догадались ее как-нибудь отменить.

Революция пятого года обернулась в Глупове следующими происшествиями… В конце мая месяца мастеровые с фарфорового завода объявили забастовку и устроили перед резиденцией градоначальника внушительную демонстрацию. Они встали на площади широким полукольцом, надвинули на глаза кепки, сунули руки в карманы брюк и угрозливо замолчали; видно, что-то стряслось с глуповским народом в пятом году, так как любви к своему градоначальнику у него значительно поубавилось.