Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
На этот раз Малохин предпочел промолчать.
— Я возьму твои лыжи, Никита? — решительно положил ладони на стол Картышев. — Мы пока ни одной пары вырезать не догадались.
— А как же я?
— Судя по тому, как ты реагируешь на каждое движение, ты еще дня три никуда пойти не сможешь.
— Смогу! Свиньи у меня… — попытался встать Хомяк, и лицо его тут же скривило от боли.
— Вот видишь! — поднялся Игорь. — Пока оклемаешься, я успею сходить и туда, и обратно.
— Объяснять опричнику, что у какой-то женщины на Неве было видение о нападении на западные границы? — Росин снова тяжело вздохнул. — Полный бред. И не сообщать ничего нехорошо получится… Лучше, я сам схожу.
* * *
К удивлению Росина, Зализа отнесся к сообщению серьезно. Единственное, о чем он спросил, выслушав сбивчивый рассказ Кости и поняв, что речь идет о пользующемся дурной славой селении Кельмимаа:
— Откуда там люди? Их же вырезали всех еще в прошлом году!
— Один из моих знакомых поселился, — пояснил Костя. — Вместе с нами сюда приехал.
— Помню, самого его видел, — кивнул Семен. — А вот женщина…
— Местная она, — повторил Росин. — Там и живет.
— Ты, боярин в горницу проходи, откушай чем Бог послал, — задумчиво кивнул Зализа. — Ярыга баял, баня протоплена. Потрапезничаешь, согреешься.
Наворачивая гречу с мясом, и запивая ее горячим сбитенем, Костя все время пытался понять: встречают его как дворянина, вольного боярина-воина, или как простого смерда? Насколько он помнил «Домострой», царь требовал, чтобы челядь кормили «хлебом решетным, щами, да кашей с ветчиной жидкой, а иногда, сменяя ее, и крутой с салом». Хлеб ему предложили свежий, рыхлый, ноздрястый, явно домашней выпечки; вместо щей налили густой наваристой ухой, подернутой сверху толстой янтарной пленкой, что можно считать разумным эквивалентом; но вот является ли греча с мясом «жидкой кашей с ветчиной»? Правда, на широких оловянных блюдах лежали пахнущие грибами пироги и расстегаи, демонстрирующие крупнокалиберную малину. Однако, по воскресениям и праздникам слугам тоже полагались пироги — а какой сейчас день, Росин не имел ни малейшего представления.
Так, в тяжких раздумьях, Костя и накушался до такой степени, что после долгого лыжного перехода по морозному воздуху его потянуло в сон. Знал бы он, чего лишается! Помочь боярину хорошенько попариться пришли две молодые, пышные, веселые девицы, и не помышлявшие прикрывать своих прелестей березовыми и еловыми вениками. Однако попавший в тепло гость окончательно сомлел, и хотя сделал пару поползновений воспользоваться случаем, оказался ни на что не годен.
Утром его разбудил девичий смех — очень может быть, что полати в светлице на первом этаже с ним делила какая-то из вчерашних знакомых, но и этот шанс хозяйский гость упустил. Когда он поднялся, рядом никого не оказалось, а смешок удалялся вдаль где-то за дверьми.
Встав и одевшись, он вышел наружу, и в дверях столкнулся с опричником.
— Поднялся, боярин? Ну, пойдем.
Одетый в отливающий железом и побрякивающий кольчужным подолом юшман, небрежно расстегнутый на груди, Зализа уже не походил на раздобревшего купчишку, каковым казался вчера в цветастых нарядах. Даже черная бородка опричника ныне не топорщилась задорно вперед, а достойно лежала на груди, прикрывая меховой ворот овчинного поддоспешника.
— Снедь в сумках, — сурово сообщил Семен, выводя Росина во двор, где на одного из двух приготовленных коней уже успели навьючить Никитины лыжи. — Сейчас об утробе заботиться недосуг. Садись.
Костя, которого мгновенно пробил пот, несколько секунд поколебался, потом взялся за луку седла, вставил ногу в стремя, оттолкнулся от земли и… мгновением спустя, судорожно вцепившись в обитый кожей выступ перед собой, взирал на окружающих с высокой покачивающейся опоры.
— Я… — он хотел сказать, что не умеет править лошадью, но опричник уже взметнулся на своего жеребца, затем небрежно подобрал повод росинского коня и закрепил себе около ноги.
— Береги себя, Семен!
Зализа оглянулся, улыбнулся, встопорщив бороду, махнул на прощанье рукой и подтолкнул жеребца пятками.
Когда-то в детстве Росину довелось покататься на мотоцикле. Тогда он изрядно понервничал, но теперь понимал, что мотоцикл по сравнению с конем — это поставленное перед телевизором мягкое кресло. Тем более, что сразу за воротами опричник пустил коня рысью, вторая лошадка наддала следом за ним, и Костю начало с силой швырять в седле вперед-назад. Минут через двадцать, у него возникло стойкое предчувствие, что тело вот-вот переломится пополам где-то в пояснице. Стремясь спасти хотя бы голову, Росин выпрямил спину, придав телу строго вертикальное положение — и о, чудо! Болтанка прекратилась! Теперь в такт шагам покачивались только бедра, а все тело ровно и спокойно двигалось вперед. Еще минут через десять Костя смог даже покрутить головой, любуясь окружающим пейзажем.
Вокруг лежала зима. Широкие еловые лапы потяжелели под весом пристроившегося на них снега, отчего деревья словно заточились, приняли вид стремительных, готовых к взлету ракет. Стволы высоченных сосен тоже побелели, хотя Росин так и не понял, каким образом удерживается на них искристый снег. Березы и ивы являли собой классическую картину зимнего пушистого инея, трудолюбиво украсившего каждую, самую мелкую веточку.
А ведь настоящие холода еще не пришли — хотя снег на земле не таял, а изо рта вырывались обильные клубы белого пара. Холода Костя практически не ощущал — причем старый тулуп доставал едва до колен, а ниже него до самых валенок оставались обычные габардиновые брюки, и уши на шапке он ни вчера, ни сегодня, не опускал.
Кони шли по ровной снежной целине, оставляя позади ровную цепочку следов, но копыта проваливались едва на десять, пятнадцать сантиметров, не больше.
До хороших, добротных, доходящих человеку до пазухи, а то и скрывающих его с головой сугробов было еще очень далеко.
* * *
За два дня штурма ливонская армия потеряла шестнадцать человек. Из них двоих сбило удачно запущенное гдовцами пищальное ядро, а еще четырнадцать угорело в маленькой, жарко натопленной домишке, что стояла отдельно от больших деревенских изб.
Вообще, по сравнению с каменными холодными замками, где тепло ощущалось только вблизи пылающих каминов, в русских домах оказалось неожиданно тепло. Раскрасневшиеся рыцари, не опасаясь внезапного русского «гегенагрифа», пили из больших кружек кислое бледно-розовое вино и рассуждали о величии немецкого духа.
Правда, сам кавалер Иван сих веселящих напитков практически не употреблял, трижды в день выезжал к осажденной крепости, надзирая за проводимыми работами, и спокойно возвращался, иногда оправдывая перед священником своих братьев по Ордену:
— Не беспокойтесь, господин епископ, ранее, нежели через три дня, потребности в латной силе не появится. Война уже давно является точной наукой, а не уделом отважных героев. Для преломления стены подобной крепости и высоты необходимо около трех сотен чугунных ядер, каковые пять пушечных стволов выпустят в течение четырех дней.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
