— Кажется?
— Я не знаю, что именно известно полиции, — сказала она. — Я надеюсь застать председателя комиссии по убийствам по пути на заседание департамента, а это произойдет через пятнадцать минут.
— Говори, что у тебя есть?
— Три убийства, — ответила она. — Сбитый машиной насмерть журналист, убитый мальчик в Лулео и застреленный в Эстхаммаре местный политик. Через день после каждого убийства родственники жертв получили рукописные письма с цитатами из Мао Цзэдуна. Письма написаны на линованной бумаге и запечатаны в обычные конверты шведской почты с одинаковыми почтовыми марками — с изображением хоккеиста.
Янссон уставил в Аннику сонный взгляд. Он страдал хроническим недосыпанием — сказались восемнадцать лет ночной работы, четвертая жена и пятый ребенок.
— Похоже, что мы попали в яблочко. Полиции остается лишь прокомментировать факт.
— Будем надеяться, что у них есть нечто большее.
Выпускающий редактор посмотрел на часы.
— Выходи на улицу, — сказал он и затушил недокуренную сигарету в хромированной пепельнице. — Я бегу заказывать машину.
Анника вышла из курительной комнаты, повернула направо и, словно лошадь в шорах, кинулась к лифтам. Оба лифта оказались заняты, и Анника опрометью сбежала вниз по лестнице.
У входа в редакцию уже стояло такси.
— Как фамилия? — спросил шофер.
— Торстенссон, — ответила Анника и упала на заднее сиденье.
Это была старая шутка из времен прежнего шеф-редактора. Анника, Янссон и некоторые другие взяли моду заказывать такси от высочайшего имени шефа, причем иногда удавалось поймать другое такси, а заказанная машина приходила позже. После долгого ожидания разгневанный шофер поднимался в редакцию и принимался выяснять, где клиент, что приводило к комическим следствиям. Несмотря на то что Шюман спихнул Торстенссона после истории с убийством Мишель Карлссон, они продолжали держаться за эту старую добрую традицию.
Дождь со снегом бил в боковое стекло, заставляя Аннику моргать и пригибаться. Дорога стояла глухо. Для левого поворота загорелся красный свет, потом сменился зеленым, потом опять красным, но машины не трогались с места.
От нетерпения у Анники зачесались кончики пальцев.
— Я чертовски опаздываю, — сказала она. — Мы что, и дальше будем так ехать?
Шофер, обернувшись, окинул Аннику снисходительным взглядом:
— Вы же заказывали такси, а не танк.
Она посмотрела на часы и попыталась убедить себя в том, что и К. тоже стоит в пробке.
— После этого светофора начнется автобусный ряд, — утешил Аннику шофер.
Без трех минут четыре они остановились на углу Хамнгатан и Регерингсгатан. Анника нацарапала свою фамилию на квитанции счета, выскочила из такси с сумкой на руке и с сильно бьющимся сердцем.
Мимо с ревом проезжали машины, поливая брюки водой и жидкой грязью. Банки и магазины начали заранее готовиться к Рождеству, мигающая оранжевая подсветка витрин била в глаза. Снегопад усилился, Анника прищурилась.
Не опоздала ли она? Может быть, он уже вошел в здание?
Темно-синий «вольво» незаметно притормозил у дома 30–32 по Регерингсгатан, и она сразу увидела эту машину. Прежде чем мозг успел понять почему, она уже знала, что К. сидит в этой машине. Она подбежала к дверям и встала так, чтобы он не смог пройти мимо нее.
— Секретарь сказала мне, что вы звонили, — сказал он и с громким стуком закрыл заднюю дверь автомобиля.
Машина бесшумно тронулась и исчезла в потоке автомобилей за завесой выхлопа и жестью капотов.
— Я хочу знать, что вам известно о серийном убийце. — Она устремила на него испытующий взгляд, чувствуя, как ледяная вода течет по вискам.
Комиссар, широко расставив ноги, встал в лужу и посмотрел Аннике в глаза. Взгляд у него был настороженный и вполне бесстрастный.
— О каком именно? — спросил он.
— Черт, — выругалась она, почувствовав, как несколько снежинок упали ей за воротник. — О том, который рассылает своим жертвам цитаты из Мао Цзэдуна.
Несколько секунд К. молча смотрел на нее, а она — как снег падает ему на волосы, тает и стекает на брови. Оранжевый плащ быстро промок на плечах. Голая рука, державшая портфель, сжалась сильнее.
— Я пока не в курсе, — ответил он, и Анника почувствовала, что внутри у нее стало холоднее, чем на улице.
— Журналист в Лулео. Мальчик, который стал свидетелем убийства. Центрист из Эстхаммара. Эти преступления должны быть как-то связаны между собой.
Он сделал шаг вперед, глаза его потемнели, он попытался пройти мимо Анники.
— Я не могу сейчас говорить, — сказал он, не разжимая губ.
Анника быстро сместилась вправо и загородила К. вход.
— Это Рагнвальд, — сказала она, когда он оказался лицом к лицу с ней. — Он стоит за этими убийствами, разве нет?
Комиссар на несколько мгновений задержал взгляд на Аннике, пар их дыхания смешивался, прежде чем ветер уносил облачко.
— Хороший день выбрали вы для этого разговора, лучше не могли придумать, — недовольно сказал он.
— Я была такой всю жизнь, — ответила она.
— Я позвоню сегодня вечером.
И Анника пропустила его в дверь.
Она обернулась и услышала, как он назвал свое имя, как загудел электронный замок, как со скрежетом открылась металлическая дверь.
Удивительное дело, в какую бы сторону ни шла Анна Снапхане, ветер все равно дул ей в лицо. Каждый раз, когда она меняла направление, то же самое непостижимым образом делал и ветер, несший липкий снег. Как обычно, она проклинала свою уступчивость в тот день, когда Мехмет предложил, чтобы Миранда ходила в садик в его районе, а не в районе, где жила Анна. Правда, собственное жилье было именно у него, поэтому в его предложении была своя логика.
Но все, хватит. Четыре года, восемнадцать тысяч часов, потраченных на дорогу.
Детский сад был расположен в невероятно идиллическом месте, в тихом уютном дворе самого приятного района Эстермальма. Фамилии почти всех подружек Миранды начинались с «фон» или были заново придуманными именами нуворишей типа Сильвербильке.[2]
Ах да, фамилия близняшек Андерссон, как у самой популярной в Швеции киноактрисы.
Анна свернула за последний угол и сразу получила в глаза пригоршню льдинок. Она застонала от отчаяния. Впору поворачивать назад. Остановилась, чтобы перевести дух, увидела вход в сад и на миг укрылась от ветра за фасадом ближайшего дома. Ни ветер, ни снег не помешают Анне ее прикончить, это она знала твердо. Это была не просто ревность, или как еще можно было назвать это чувство.
