– Ну, клянусь Одним! – сказал я и увидел, что Адьян улыбнулся. Но он не мог знать, что вызвало у меня этот возглас и заставило вскочить с места. Он тоже учтиво поднялся и подошел вслед за мной к стене, явно польщенный моим интересом.
– Да, как видишь: Максим терпит поражение от императора. Хорошая мозаика, не правда ли? – Он погладил ладонью переливчатые камешки. – Мастер, создавший ее, едва ли что-нибудь смыслил в иронии военных побед. Несмотря на все, в итоге можно сказать, вышло так на так. Вон тот жалкий субъект слева за Максимом – это предок Хоэля, что вывел остатки британского войска обратно на родину. А этот благочестивый господин, так щедро орошающий своей кровью стопы императора, – мой прапрадед, чьей святости и деловой сметке я обязан и богатством, и спасением души.
Но я его не слышал. Я смотрел на меч в ладонях Максима. Этот меч я уже видел. Он возник в сиянии на стене в покоях Игрейны. Он, сверкнув, ушел в каменные ножны в Бретани. И вот теперь, в третий раз, в руках Максима под римскими стенами.
Адьян вопросительно смотрел на меня.
– В чем дело?
– Этот меч. Значит, вот он чей.
– А ты разве его видел раньше?
– Нет. Только во сне. Он дважды привиделся мне. И вот теперь, в третий раз, я вижу его на картине... – Я говорил почти что сам с собою, размышляя вслух. Солнечный зайчик, отброшенный на стену водой из фонтана, затрепетал на рукояти меча, который держал Максен, и драгоценные камни вспыхнули зеленым, желтым, ярко-синим. Я тихо произнес: – Так вот почему я опоздал на корабль в Халкедоне.
– Что ты говоришь?
– Прости. Я и сам толком не знаю. Мне вспоминалось одно видение... Скажи мне, Адьян, на этой картине... ведь это стены Рима, верно? Но ведь Максим был убит не в Риме, по-моему?
– Убит? – Адьян принял строгий вид, пряча улыбку. – В нашей семье говорят: «Казнен». Нет, разумеется, не в Риме. Я думаю, художник здесь дает символ. А случилось это в Аквилее. Ты, наверно, не знаешь, это небольшой городок близ устья реки Туррус в северной Адриатике.
– Корабли заходят туда?
Он округлил глаза.
– Ты намерен туда попасть?
– Я хотел бы посмотреть место, где пал Максен. Хотел бы узнать, что сталось с мечом.
– В Аквилее ты его не найдешь. Кинан взял его с собой.
– Кто?
Он кивнул на мозаику.
– Вот этот, слева. Предок Хоэля, который привел британцев в Бретань. Хоэль мог бы тебе сказать. – Видя мое лицо, он расхохотался: – Неужто ты проделал такое длинное путешествие, только чтобы узнать об этом?
– Выходит, что так, – ответил я. – Но я сам лишь сейчас это понял. И что же, меч находится теперь в Бретани? У Хоэля?
– Нет. Он давно затерялся. Те, кто отправился дальше, в Великую Британию, взяли имущество Максима с собой. Они, наверно, захватили и меч, чтобы передать его сыну.
– И что же?
– Дальше я ничего не знаю. Дело это давнее, от него осталось только семейное предание – наполовину выдумки, надо полагать. А разве это так важно?
– Важно? – повторил я. – Не знаю. Но я привык присматриваться к тому, что попадается мне на глаза.
Он недоуменно глядел на меня, и я приготовился к дальнейшим расспросам, но он, помолчав, только сказал:
– Что ж, наверно, ты прав. Не хочешь ли выйти в сад? Там прохладнее. Мне показалось, что у тебя заболела голова.
– Нет, это пустяки. Просто на террасе кто-то играет на лире. У нее струны расстроены.
– Моя дочь. Спустимся и скажем, чтобы она перестала.
Пока мы спускались, Адьян рассказал, что через два дня из Золотого Рога выходит судно, он знает владельца, и мне там будет обеспечено место. Судно это быстроходное, идет до Остии, где я без труда найду другое судно, на запад.
– А как будет с твоими слугами?
– Гай – превосходный работник. Ты не прогадаешь, если примешь его к себе в услужение. Стилико я освободил. Можешь и его взять, если только он согласится остаться, с лошадьми он кудесник. Было бы жестоко везти его со мной в Британию, у него кровь жидкая, как у аравийской газели.
Но когда я утром прибыл в порт, Стилико ждал меня на пристани, упрямый, точно мулы, с которыми он так хорошо управлялся. Пожитки свои он зашил в мешок и жарился на византийском солнце, закутанный в овчинный плащ. Я пробовал спорить с ним, даже поносил британский климат и ссылался на свой простой образ жизни, который в солнечных странах еще может приходиться ему по вкусу, но окажется непереносим в краю сырости и ледяных ветров. Однако, убедившись, что он все равно сделает по-своему, даже если ему придется самому оплатить свой проезд из денег, полученных от меня на прощание, я наконец сдался.
По правде сказать, я был тронут и рад иметь его своим спутником в долгом плаванье к родным берегам. Стилико был не так вымуштрован на службе, как Гай, зато отличался расторопностью и сметкой и уже успел набить руку, помогая мне с травами и снадобьями. С ним мне будет легче: после долгих странствий одинокая жизнь в пещере Брин Мирддина немного страшила меня, а Ральф, я знал, уже никогда ко мне не вернется.
3
Лето перевалило за макушку, когда я добрался до Британии. На пристани меня ждали свежие новости в лице одного из королевских придворных, который выказал по поводу моего прибытия горячую радость и полное отсутствие удивления, так что я даже сказал ему:
– Тебе бы заняться ясновидением вместо меня.
Он засмеялся. Это был Лукан, мы с ним дружили, когда мой отец был королем и мы оба юнцами жили при дворе.
– Ясновидением? Как бы не так! Я уже пятый корабль встречаю. Ждал тебя, это верно, но не думал, что ты так скоро обернешься. Мы слышали, ты путешествуешь по Востоку, за тобой и гонцов отправили. Нашли они тебя?
– Нет. Но я сам повернул домой.
Он кивнул, словно я подтвердил его мысли. Он был когда-то слишком близко к Амброзию, моему отцу, чтобы задаваться вопросами о том, какая сила меня вела.
– Ты, стало быть, знал о болезни короля?
– Нет, я только знал, что времена сейчас опасные и мне пора возвращаться. Утер болен? Дурная весть. Что же это за болезнь?
– Заражение в ране. Ты знаешь, что он сам наблюдал за перестройкой защитных укреплений на Саксонском берегу и сам обучал там солдат? И вот один раз поднялась тревога, что ладьи идут вверх по Темзе, их видели у Вагниаций, слишком уж близко от Лондона. Небольшая вылазка, так, ничего серьезного, но он, как обычно, был в первых рядах и получил рану, а она не заживает. Уж третий месяц пошел, как его терзает боль, он извелся и спал с тела.
– Третий месяц? Чего же смотрит его врач?
– Гандар постоянно при нем и пользует его.
– И ничем не в силах помочь?
– Да видишь ли, – сказал Лукан, – его послушать – и остальных лекарей, к которым обращались, тоже, – так все идет как надо, король поправляется. Но я заметил, что они шепчутся по углам и вид у Гандара озабоченный. – Он искоса взглянул мне в лицо. – При дворе царит беспокойство, я бы сказал даже – опасение, и как бы оно не распространилось и дальше, за пределы двора. Тебе незачем объяснять, что это будет сейчас значить, если в стране подорвать доверие к могуществу короля. А слухи уже поползли. Ты ведь знаешь: чуть у короля живот заболел, сразу все в страхе – отрава; а теперь идут толки про чары и наговоры. И не без причины: у короля по временам лицо становится такое, будто он увидел призрак. Да, да, пора тебе вернуться домой.
