Глава 4
Следующим утром Киан сдержал данное накануне слово и повел жену на рынок. Сугар хотелось купить посуду.
Она долго и придирчиво выбирала фарфоровые чашки, постукивая по ним металлической палочкой и слушая издаваемую ими мелодию, разглядывала чайники из красной глины, прикидывая, не грубовато ли они будут смотреться среди изысканной обстановки дома, вертела в руках белые стеклянные вазы с синим и зеленым орнаментом.
От нечего делать Киан смотрел в толпу. Он успел побывать в оружейной лавке, но ничего не приобрел, потому что ощущал себя утратившим уверенность и волю. В таком состоянии не покупают оружие, а пускаются в странствия, переодевшись в рубище, отринув прежние привязанности и ценности материального мира.
Он знал, что должен быть счастлив оттого, что Мэй жива, и все-таки счастлив не был! Киан понимал, что не сможет торчать в Кантоне целую вечность, и ему не удастся взять Мэй с собой.
Вместе с тем он не хотел ограничиваться редкими свиданиями несколько раз в год. Жизнь коротка, и этого было слишком мало. А он не желал расставаться с Мэй ни на миг и охотно сбежал бы с ней куда глаза глядят, но сейчас это было невозможно.
Сын Неба не останется равнодушным к тому, что муж его дочери исчез неведомо куда. А если за поиски возьмутся люди императора, они отыщут и песчинку в океане.
По рынку вели закованных в канги, соединенных цепью преступников. Глашатай извещал, что на площади состоится казнь — разрубание тел осужденных на части. Киан невольно поморщился. Он знал, как это происходит: сначала человеку отрубали руки, потом ноги и только потом — голову.
Иногда ему казалось, что на свете нет более жестокого, изощренного в пытках и казнях народа, чем китайцы. На деревьях, что росли вдоль дороги, ведущей в Кантон, всегда болтались подвешенные за косы головы казненных.
Взгляд Киана упал на лицо одного из преступников, юноши, почти мальчишки. К его удивлению, на этом лице не было страха, только досада, гнев и… стыд. Знал ли он, что его ждет? Что он совершил? Он выглядел слишком юным для того, чтобы быть отъявленным негодяем. Мало ли людей идут на крайности от голода и отчаяния!
Повинуясь внезапному порыву, Киан сделал знак одному из своих людей, и тот бросился наперерез процессии. Прежде он никогда не пользовался данной ему властью, хотя в таких случаях слово наследника правителя Гуандуна было законом. Киан мог отменить приговор суда, казнить и миловать на свое усмотрение. Когда к нему подвели мальчишку в канге, он поразился его жалкому виду и велел отвести преступника в ближайший ямынь, сказав, что желает его допросить.
Киан отправил Сугар домой вместе с частью свиты, а сам пошел вслед за осужденным юношей и стражей.
Оставшись один на один с преступником в сыром и темном каменном помещении, Киан спросил:
— Что ты сделал?
Вместо ответа юноша упал на колени, но, как оказалось, не затем, чтобы молить о помиловании. Киан едва расслышал его скорбный шепот:
— Зачем вы не дали мне последовать за ними?
Киан видел, что его лицо бледно, а руки посинели. Тяжелые цепи зловеще громыхали при малейшем движении.
— Я подумал, что ты слишком молод, чтобы умереть, тем более такой смертью.
Осужденный затряс головой.
— Я хочу оказаться рядом с ними!
— Почему? Потому что вы были вместе? — спросил Киан, присаживаясь на корточки, чтобы удобнее было разговаривать.
— Потому что я их предал. Смерть смыла бы с меня этот позор.
— Ты выдал этих людей властям?
— Я позвал их в одно место, не зная, что там ловушка. Они убили хозяев дома, а их самих схватили и приговорили к казни. На моей совести куча жизней и подлое предательство!
— Но сам ты не убивал?
Юноша опустил глаза.
— Я бы не смог.
— Если ты говоришь о совести, тогда не все потеряно. Откуда ты? Ты родился в Кантоне?
— Нет. В селении Сячжи. Я отправился в город на заработки, но меня ждала неудача. Я хотел помочь родным, а сам о них позабыл.
— Сячжи?! Как твое имя?
— Юн.
Киан вскочил на ноги. Невероятно! Он неслучайно ощутил странный внутренний толчок! Его обнаженные нервы были похожи на чуткие струны, способные отозваться даже на дуновение ветерка.
— Посмотри на меня. Ты не умрешь. С твоей головы не упадет ни единый волос. С тебя немедленно снимут кангу, и вечером ты придешь туда, куда я тебя позову, Я не дам тебе возможности пойти по скользкой дорожке. Ты будешь жить по-другому.
— Кто вы? — прошептал Юн.
— Я твой старший брат.
Ни тогда, ни после Киан не мог объяснить, почему это сделал. Наверное, оттого, что узы истинного родства были слишком крепки, и он более не хотел и не мог попирать их ногами. Иногда голос сердца бывает сильнее доводов разума, даже если таит в себе смертельную опасность.
— Кун?
— Да, Кун, — сказал Киан и улыбнулся, чувствуя невероятное облегчение.
Пожалуй, он впервые по-настоящему почувствовал, как приятно быть великодушным, сколько возможностей таит в себе власть над людьми.
— Неужели это правда?!
— Ты мне не веришь?
— Верю, — выдавил Юн, вспомнив слова матери о метке.
Киану хотелось поскорее покинуть это помещение, воздух которого был пропитан запахом крови, страданий и страха.
К счастью, все прошло довольно гладко. Юн и сам не помнил, как очутился на улице, свободный, без канги, рядом со всемогущим братом, который обещал о нем позаботиться.
Жаркий воздух казался пепельно-серым, мутным, и на сердце у Юна тоже было муторно. В эти минуты души Лю Бана и остальных, должно быть, летят по воздуху, все еще корчась в немыслимых муках, каким недавно подвергались их тела.
Отпустив слуг, Киан повел брата в памятную для себя чайную. Здесь, в «Цзи-Синь», «Счастливой звезде», он впервые обедал с Мэй.
Хотя Юн был голоден, он не мог есть. Он выглядел опустившимся, неимоверно грязным, но, кажется, ему было все равно.
Рассказывая одну и ту же историю второй раз подряд, Киан ощущал себя странно. Ему чудилось, будто никто не сможет его понять. Даже брат, даже Мэй. Его жизнь напоминала перекрученную веревку, на которой при малейшем желании распутать образовывались все новые узлы. Киан начинал понимать, что в конце концов это невозможно сделать иначе, как разрубив ее пополам.
— Я знаю, что Бао тебя не любил. Если б было иначе, разве б ты ушел с теми людьми? — вяло произнес Юн.
Киан почувствовал облегчение. Он боялся увидеть в глазах младшего брата презрение, зависть и злобу.
— Думаю, нет.
— Я не знал, что такое случается. Что за одну жизнь человек может прожить целых две.
