– Кровяную колбасу я не ела. Кровь у меня часто из носа текла. От того, что я камни передвигала, но отец сказал, что это от избытка крови в организме, и запретил колбасу давать. Впрочем, мясо тоже.
– А… молоко? – Вильбанд, казалось, боялся спрашивать.
– Молоко покупал только для мамы. Она постоянно беременной ходила, так я и не спрашивала. Известно: надо запасы накопить, чтобы младенцу хватило.
– А родственников у тебя нет? – забеспокоился Зехений. – Никто не опротестует дарственную?
– Нет. – Дебрен заметил сожаление в ее глазах, хоть она старалась скрыть волнение под шутливой усмешкой. – Отец считал, что тоже из-за меня. Потому что когда я такой маленькой родилась, то потом он с гормонами переусердствовал. Целый бочонок где-то по дешевке раздобыл. Гномьих. Мама ему присоветовала, потому что хоть по сравнению со мной она большой была, но среди людей – отнюдь. Дедушкины гены верх взяли. А отец сыновей хотел иметь как можно больше, чтобы люди не болтали, мол, в роду Римелей наступил застой.
– Гномьими гормонами помогал? – нахмурился Дебрен. – Надеюсь, под присмотром медиков.
– Не думаю. Он… ну, скупой был. А нейтрализатор карликоватости дорого стоит.
– Он смешивал гормоны с нейтрализатором? Чума и мор! Закон это даже чародеям запрещает! Только армии…
– А что ему оставалось делать? Ему нужны были сыновья, потому что экономика изменилась, и отыскать крепких и недорогих горняков становилось все трудней. Нужны были парни рослые, сильные, а это не всегда идет в паре. Достаточно на гнома посмотреть: ростом невелик, но уж если такой приложит… Боже упаси. Именно о таких плотных и живучих парнях отец мечтал. Вот он и лил маме без меры гормоны вперемешку с нейтрализатором, а если место в кубке оставалось, так любистоком дополнял, чтобы она не сетовала на чрезмерную эксплуатацию.
– Постоянно беременная? – Зехений одобрительно покачал головой. – Похоже, добрый он был махрусианин, родитель-то твой. Жаль, что такой род без потомства угас.
– Мне тоже жаль, – буркнула она.
– Глупость, – заметил Дебрен, – уже не один род свела на нет. Как можно?.. Эх, да что говорить.
– Верно, – согласилась она еще тише. – Глупость и незнание убивают. Мне кое-что об этом известно. Мама… – Никто ни о чем не спрашивал, даже взглядом не поощрил, но, видимо, она решила, что зашла слишком далеко, чтобы теперь остановиться. – Я смотреть не могла, как он к ней после каждого выкидыша относится. Порой так даже не бил, но то, что говорил… Ну и мне доставалось так, что, бывало, каменоломня на неделю останавливалась. Потому что на волов для ворота денег не было, – пояснила она. – Всю доставку добычи наверх он на силе моего толкания держал.
– Он бил тебя, потому что мать… – Вильбанд не договорил.
– В жизни нет ничего только белого или только черного, – грустно улыбнулась она. – Я тоже провинилась. Глупая была, дерзкая, непослушная. Вместо того чтобы работать, книжки украдкой читала. И не то чтобы какие-нибудь полезные, о камнях там или религии. Так ведь нет – романы. И не то чтобы всерьез о замужестве думать, рабочих погонять и серебро на приданое копить, так я ночами все больше читала о рыцарях, перепоясанных женскими шарфами. А наутро, полудурная от недосыпа, лазила по выработкам.
– Мне это знакомо, – усмехнулся Дебрен. – Мои сестры…
– От их рук не зависели человеческие жизни. – Ее голос стал жестким, хоть она продолжала говорить тихо. – А у меня… Я помню тот день, Вильбанд. – Она не сказала который, но он все понял. – Женщиной я стала совсем незадолго до того, если ты понимаешь, о чем я. Болело все, работы навалом, рабочие, кажется, что-то учуяли, потому что то и дело кто-нибудь дурную шуточку отпускал. Я злая моталась и от этого устроила отцу скандал, заявив, что он, мол, цепляется к маме за толсто нарезанные шкварки. Он по лицу мне врезал. Тогда я крикнула, чтобы он лапы свои попридержал, потому что я уже женщина и наверняка колдовать умею.
– Вот этого я не понял, – признался Зехений.
– Так я ж говорю: глупая была соплячка. И перепутала ежемесячную кровь с девической. А вы же знаете: ведьма до тех пор колдовать не может, пока ее сдерживает невинность. Но отец был умнее и второй глаз мне подбил. Мать кинулась нас разнимать, началась кутерьма, у нее тоже кровь по ногам потекла. И – выкидыш. А в тот день мы как раз загружали ваш блок, тот, который святому Секаторику предназначался. Глаза у меня опухли, я почти вслепую толкала, ну, он и упал. – Она замолчала, сидела какое-то время, избегая взгляда Вильбанда – Но, клянусь, я трещины не видела. Сердце у меня, конечно, каменное, но клиенту я никогда… Отец осматривал, сказал, все в порядке.
– Ты, кажется, не об этом собиралась говорить, – сказал Вильбанд, отводя взгляд. – О матери начала.
Курделия замялась. Но она была храброй женщиной и стосковалась по откровенному разговору. Дебрен знал, что она скажет.
– После того несчастного случая с вами, – повернулась она к камнерезу, – отец испугался судебного процесса. Стал говорить, что я камень магическим образом исследовала и что он был в порядке, а виновна в несчастье, наверное, транспортировка. Но я-то о колдовстве не имела ни малейшего понятия, и на следствии это запросто могло выясниться. Поэтому он купил мне несколько книг. Дешевых, зато толстых, чтобы они солидно на полке смотрелись. Ну и конечно, черного кота. Сова-то слишком дорого стоила, да вдобавок еще и клетка бы понадобилась… Умнее я от этого, конечно, не стала, потому что книги были по-анвашски, но, на мое несчастье, одна оказалась с картинками и о женских неприятностях рассказывала. В том числе о сохранении беременности. Мы с матерью страшно загорелись, потому что описывалось там одно заклинание, основывающееся на толкании и сжимании, а на этом-то я немного…
– Холера, – буркнул Дебрен.
– Да, – кивнула она. – Ты прав. Я потренировалась на коте, который оказался кошкой. Кошка котят доносила, ничего с ней не случилось. А поскольку мама снова была беременна… Заклинанию надо было помогать дорогими эликсирами, поэтому отец, чтобы серебро на ветер не пускать, еще прежде чем он ей эту беременность заделал, постарался достать жидкость на двойняшек, а если хорошо пойдет, то и на тройняшек. Ну конечно, ни гормонов, ни нейтрализаторов карликоватости не жалел. Потом оказалось, что жидкости для двойняшек было слишком мало, и зачался только один мальчик, зато большой и тяжелый. Все всегда у мамы были тяжелыми, отсюда и выкидыши, но на этот раз… Я ее… запробковала, – договорила она чуть погодя. – Запор должен был быть местным, но у меня никакой практики не было, и бедная мама, когда за халупу ходила, то, бывало, по целой клепсидре не возвращалась. Ослабла, исхудала… Перепугалась я, хотела заклинание убрать. Но они оба воспротивились, она даже сильнее, потому что верила: если сына родит, то отец наконец перестанет ее… Держалась, говорила, что чувствует себя хорошо. А потом… Братик умер, а она родить не смогла… Он в животе у нее гнил. Она так кричала, что кто-то из работников донес подлюдчику, что, мол, мы колдуем по ночам. Беббельс приехал, отогнал меня от мамы. Больше я ее уже живой не увидела. Не знаю даже… может, она ему на меня…
