Люся-Лох был уже близок к цели. Дед, разомлевший от случайной любви, проболтался, что у него есть много разных программ, которые он придумал для борьбы с Биллом Гейтсом. Но одну, самую крутую, которой он хотел взорвать главный майкрософтовский компьютер вместе с центральным офисом, Дед пока еще не испробовал. Все оттягивал торжественный момент, решив приурочить его к дню рождения Джека Керуака.
Люся-Лох очень осторожно продвигался к цели. Через некоторое время он узнал от Деда, что программа написана на C++ и не откомпилирована. Что сужало область поиска, поскольку файл имел расширение «.срр», а не «.ехе». Вскоре стало известно, что программа совсем крошечная, что ее можно переписать не то чтобы на трехдюймовую дискету, но даже и ручкой на тетрадочный листок.
Оставалось совсем немного: узнать, где Дед ее прячет, переписать, а оригинал уничтожить беспощадной командой Delete. Дед от любви на глазах терял остатки разума. И совсем скоро был готов бросить к ногам возлюбленной буквально все – от недвижимости и накоплений до творческого наследия. Однако случилось непредвиденное: Дед переоценил остаток своего былого физического могущества и чуть не распрощался с жизнью во время третьего оргазма.
Больше об этом задании Люся-Лох не знал ничего.
– Хорошо, – продолжил Танцор, потерев ладонью выбритый до синевы и благоухающий одеколоном «Шипр» подбородок, налив в стакан воды из граненого графина и выпив ее залпом, направив свет настольной лампы в лицо допрашиваемого, сняв и повесив на спинку стула китель и хлопнув на груди широкими подтяжками, – а кто такой этот Весельчак? Уж не прооперированная ли Трансмиссия? Или, может, Дюймовочка?.. В глаза, в глаза смотри! Не отводи глаз, гнида!
Нет, это не Трансмиссия и не Дюймовочка. Люся-Лох познакомился с Весельчаком совсем недавно, в январе. Тогда же его и завербовали. Секретным агентом. Поэтому связь держал только с Весельчаком, практически ничего не зная ни о структуре банка, ни о его делах. Были, правда, какие-то косвенные данные, позволявшие делать некоторые предположения.
До Деда Люся-Лох работал в основном с Председателем из Трейд-банка. Задание было довольно конкретным: выяснять в первую очередь то, что касается переговоров с ковровскими оружейниками, предполагаемых поставок оружия в Африку. Ну, и все остальное, естественно. О чем проболтается в постели. Так, например, Люся-Лох узнал и передал Весельчаку, что у Председателя была обширная коллекция отпечатков пальцев – как конкурентов, так и всех своих, трейдовских. И он хвастался, что намерен в скором времени пустить в ход отпечатки Весельчака. Что он его не только разорит, но и посадит. А Люсю-Лоха при этом осыплет золотом и возьмет с собой на Гавайи.
– Чем же, – спросил Танцор, прикручивая громкость репродуктора, который вдруг начал говорить торжественным голосом Левитана: «От Советского Информбюро! Работают все радиостанции Советского Союза! Передаем сводку военных действий…» – чем же ты своих клиентов брал? Ведь далеко не молод. Ну, Дед, это понятно, ты для него как бы совсем юная и свежая, ромашка полевая. Но Председатель?
– Так тут, – устало улыбнулся Люся-Лох, – возраст не главное. Главное – опыт и артистизм. Я такое могу, такое…
Стрелка, хоть и была прогрессивных взглядов, не выдержала и плюнула на пол. Мол, девушкам работы не хватает, а тут этот, сученыш!
Вся возможная информация из Люси-Лоха была извлечена. Допрос закончился. Следопыт позвонил лейтенанту Степанову, который, как выяснилось, стал уже старшим лейтенантом.
Через полчаса со страшным воем примчался милицейский джип, собранный на Ульяновском автомобильном заводе в давние советские времена. На Люсю-Лоха надели бюстгальтер, наручники и застегнули на груди все пуговицы.
Наркоторговка ушла с гордо поднятой головой.
АППЛЕТ 121. БОМБА ДЛЯ ДЯДЮШКИ ГЕЙТСА
– Трейд медленно приходил в себя после жарких событий конца весны – начала лета, завершившихся полным истреблением челябинской преступной группировки. Всех, кому было суждено пасть в скоротечных уличных боях за финансовое могущество родного банка, с почестями похоронили. Все, кто выжил, поднялись по служебной лестнице, заняв освободившиеся ступеньки. Все низовые вакансии, образовавшиеся в результате перемещения старослужащих по вертикали, были заполнены новыми людьми.
Казалось бы, жизнь в банке вернулась в свое прежнее размеренное русло. Однако это было не вполне так. Существенные кадровые перестановки, прием большого количества новых служащих, не всегда достаточно компетентных в своей области, забвение ряда незыблемых трейдовских традиций – все это неизбежно привело к снижению профессионального уровня коллектива, поставленного бдительно охранять и всемерно приумножать те несколько миллиардов долларов, которые ему, коллективу, вверил Совет директоров. Или, как поговаривали злые языки, Совет трейдовских авторитетов.
И лишь один Котляр, словно одинокий могучий дуб, выстоял яростный натиск криминальной стихии. И остался на своем месте начальника службы безопасности банка. Лишь в густой шевелюре появилось несколько серебристых волосков. Да возникла довольно редкая в практике психиатрии фобия – географическая – Котляр страстно возненавидел Уральские горы – и полезные ископаемые, хранящиеся в их недрах, и растительность, их покрывающую, и славное историческое прошлое, и героев давно минувших дней. Например, Данилу-мастера. Однако более всего он, конечно же, стал ненавидеть современных уральцев.
До такой степени, что будучи убежденным противником поэзии, даже сочинил эпиграмму. Одну на всех жителей Урала:
Ни Азия, ни Европа —
Соленая жопа!
Черновой вариант предусматривал использование совсем другого эпитета – «раздвоенная». Что было более удачно, поскольку учитывало пограничное положение Урала. Однако Котляр не знал, на какой слог следует ставить ударение в слове «раздвоенная» – на второй или на третий. А для того, чтобы заглянуть в словарь Ожегова, у него не было времени. Необходимо было беспрестанно обучать необстрелянный молодняк.
Место покойного Председателя занял его первый заместитель – Альберт Константинович Салтыков. Был он человеком старательным, однако звезд с неба не хватал. Но было у него и одно неоспоримое достоинство. Был он вполне честным по отношению к своим хозяевам, не только не помышляя разорить их, но даже и не используя свои возможности для улучшения жилищного положения.
Впрочем, Альберт Константинович был относительно молод, совсем недавно перешагнув тридцатилетний рубеж. А в таком возрасте, как известно, с человеческим характером могут происходить самые неожиданные метаморфозы.
Однако в запасе у Трейда было не менее года относительной стабильности. Хоть и без значительного приумножения капиталов, но и без угрозы внутреннего разворовывания.
Но существовала гораздо большая угроза – внешняя.
Москва не тот город, где честный банкир, придя домой после трудов праведных, может заснуть спокойным сном невинного младенца.
