Он заранее мог сказать, что она не знает, то ли упрекать его за раннее возвращение с работы, то ли сочувствовать ему. Она решала для себя, стоит ли за него переживать. И разве это можно было назвать любовью?
— Что случилось? — спросила она наконец. В любой другой день он мог бы принять этот вопрос за проявление искреннего участия.
— Где девочки?
— Они еще в школе. — Майя обтерла руки полотенцем и подошла к мужу. — Что происходит, Ричард?
— Я бы хотел повидать их, когда они придут. Разбуди меня, хорошо?
Он прошел мимо нее в спальню.
— Дорогой, я задала тебе вопрос.
— Не беспокой меня, пока они не вернутся. Я очень устал.
В спальне он даже не потрудился переодеться. Он лег на кровать наискось и накрыл себя уголком покрывала, насколько того хватило. Он слышал, какое сосредоточенное молчание воцарилось на кухне, пока Майя раздумывала, то ли ругаться с ним, то ли не связываться и дать ему выспаться. Он знал, что она не станет его беспокоить. У нее не было на то права.
Он закрыл глаза. Перед ним проплывали лица Избранных. Их спокойные, любящие глаза, в которых не было упрека. Они говорили с ним. Ха, шу. Мы знаем тебя. Это ты даришь нам темноту, перед тем как мы отдаем себя. Ты нам сочувствуешь, ты наш освободитель.
Он мысленно вернулся в прошлое, вспомнил все глаза, что прошли перед ним. Души. Он сознательно делал свое дело. И ничем не мог искупить свою вину. Не было на земле такого наказания, которое было бы для него справедливым. Разве что в какой-нибудь невообразимой вечности он смог бы повторить судьбу многих поколений Избранных. И это была правда.
Сон не шел.
Он видел расчленение. Проколотые шкуры. Треснутые черепа. Кровь заливала полы и стальные поверхности столов. Хрустели суставы под грубым натиском щипцов. Длинные тонкие лезвия отрезали жир. Филеи падали на конвейерную ленту — их так быстро отделяли от скелета, что мясо было еще теплым. Окровавленные руки сортировали внутренности всех цветов радуги. Пониклая печенка. Опухшие почки. Пористое сердце. Он видел кости с остатками мяса и сухожилий, поблескивающие бледно-голубые хрящи. Кости варились в чанах с кипятком, а на поверхности плавал серый мозг и островки растопленного жира. Он, Ричард Шанти, не мог пошевелиться. На уровне его глаз приподнялась заслонка. Он выглянул из бокса, увидел дуло пневматического пистолета, приставленное к его лбу, и за ним — Торранса, улыбка которого пряталась в неопрятной бороде.
— Бога нет. Есть только мясо.
Шшш…
…щелчок.
Гема и Гарша открыли дверь. Он находился в какой-то странной дреме, его подсознание воскрешало заводские сцены в его собственной спальне, в его доме. Он судорожно сглотнул, чтобы не закричать.
— Здравствуйте, сладкие горошинки.
Близняшки стояли в дверях.
— Почему ты не на работе, папа?
Он почти улыбнулся. Дети были бесхитростны. Сон быстро испарился, чему он был рад.
— Мистер Торранс дал мне пару выходных дней, потому что я устал. Я сразу пришел домой и лег спать.
Этого объяснения оказалось вполне достаточно. Девочки приблизились к кровати.
— А тебе можно бегать? — спросила Гема.
— Я могу делать что хочу, поскольку я дома.
— А ты не устанешь еще больше? — спросила Гарша.
— Устану, конечно. И поэтому… — он натянул на себя покрывало, — …я останусь в постели столько, сколько захочу.
Это вызвало у девочек веселый смех, и, хотя глаза у них все еще были настороженными — или Гема и Гарша просто стеснялись? — они на цыпочках подошли к кровати, как будто он мог их не заметить.
— Папа? — подала голос Гема.
— Да-а-а?
— А ты расскажешь нам сегодня вечером какую-нибудь историю?
В прошлом он успевал рассказывать им на ночь сказки, но вот уже пару лет об этом не вспоминал. Все домашние традиции оказались забытыми. Он редко видел дочек.
— Это зависит…
— От чего? — одновременно спросили они.
— Ну… — начал он и, широко зевнув, плотнее закутался в покрывало. — Зависит от того, проснусь ли я вовремя.
— Вовремя — это, значит, перед сном? — спросила Гема.
— Ммм… хм.
Гарша сказала:
— Но почему бы тебе сейчас не встать? А потом снова ляжешь, когда расскажешь нам историю.
Шанти снова зевнул. А потом еще и еще.
— Я сейчас не могу встать. Я очень устал. Мистер Торранс сказал, чтобы я отдохнул, и я должен выполнить его приказ.
— А ты должен делать все, что прикажет мистер Торранс? — задала очередной вопрос Гема.
— Абсолютно все. Он мой начальник.
На близняшек его ответ, казалось, произвел впечатление.
— Папа? — произнесла Гарша.
— Да.
— Пожалуйста, не спи слишком долго. Пожалуйста, приди и расскажи нам историю на ночь.
Он почесал бороду, как будто принимал решение.
— Знаете что, — заговорщицки произнес он. — Я расскажу вам историю, если вы устроите своему папе хорошую взбучку.
Не колеблясь ни секунды, девочки прыгнули на кровать и дружно навалились на отца, обнимая его. Весили они гораздо больше, чем в прошлый раз, когда он брал их на руки. Это все мясо. В ответ он тоже стиснул их в объятиях и похлопал по попкам.
— Хорошо. Довольно. Вы так уморите своего бедного старичка. — Он спихнул дочек с кровати, с удовольствием отметив, что им не хотелось уходить. — Ну все, идите. Увидимся перед отходом ко сну, расскажу вам короткую историю.
— Только не короткую. Длинную, — с надеждой проговорила Гарша.
— Посмотрим.
— Па-пааа!.. — вместе протянули близняшки.
— Чем дольше вы будете здесь канючить, тем короче будет история.
Угроза возымела действие: дочки вышли и закрыли за собой дверь.
Сладость общения с ними после столь длительного перерыва быстро забылась. Все, о чем он мог думать, так это о тех своих девочках, которых загоняют в стойла, а потом отправляют по узкому углублению в бокс, на конвейер, где они отдают свою жизнь и оставляют после себя обезличенные куски мяса. С этим видением он и уснул.
После смены Парфитт нарочито долго возился в раздевалке, дожидаясь, пока уйдут остальные дояры.
Когда он в своей зеленой спецовке шел через двор к погрузочной площадке, накрапывал дождь. Парфитт испытывал неловкость, находясь во дворе в рабочей одежде, в то время как все уходили домой. Впрочем, никто не обратил на него внимания. Цеха мигом пустели в конце рабочего дня. Все торопились на автобусы, заполняя их собой до тесноты. Рабочих увозили домой, в Эбирн. Отдельная бригада оставалась на ночное дежурство — присматривать за скотом и охранять цеха от грабителей. Хотя в городе и не нашлось бы сумасшедших, которые отважились бы проникнуть на территорию завода. Ни у кого из горожан даже мысли не возникало рисковать своим статусом и обрекать себя на жуткую смерть.
