— И что будет?
— Я начну переводить тебя на другие участки и буду двигать, пока не найдется для тебя ниша, в которой тебе будет так же комфортно, как было все эти годы здесь, на скотобойне.
Шанти был поражен собственной реакцией. Несмотря на то что он ненавидел свою работу с самого первого дня, а теперь пришел к новому пониманию, которое наполняло каждую рабочую минуту отвращением, он вдруг обнаружил, что чувствует себя обиженным, отвергнутым, расстроенным. Его как будто понизили, превратили в маленького человека. В его глазах стояли слезы.
— Господи, Роберт… я… я… ушам своим не верю.
Он вгляделся в лицо Торранса, и ему показалось, что Торрансу не все равно, что случилось с ним. Была ли это жалость? Или сострадание?
— Послушай, Рик. Если бы это был кто-то другой, я бы отослал его домой искать новую работу. Но ты — особый случай. Ты свой среди этих стад, ты творишь чудеса в работе с ними, и со временем мы найдем для тебя место, где ты сможешь трудиться так же хорошо, как и на бойне. Я спасаю тебе жизнь, Рик. Другого на твоем месте я бы не стал держать на заводе. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Шанти кивнул, у него сдавило горло, он не мог говорить.
— Я отправляю тебя домой, отдохнешь пару дней. Никаких возражений. Это официальный приказ. Я подам рапорт, что тебе нездоровится. Когда ты вернешься, я назначу тебя на другой участок. Мы подыщем тебе место получше.
Шанти смотрел на своего босса с нескрываемой злостью. Слезы стекали в его бороду и там терялись. Выражение лица Торранса стало жестким.
— Иди домой! Сейчас же.
В перерыве между двумя дневными дойками, после того как были промыты стены и полы, у дояров появлялось много свободного времени, когда они могли посидеть, поболтать, сыграть в карты, покурить. Разговор неизбежно перешел на их первый ночной выход в город.
— Бетти серьезно сдвинулась на моем члене, — заявил Роуч.
Они слышали это уже десятки раз. Мейдвелл не дал Роучу возможности развить тему, сказав:
— Мне она другое говорила, Роуч. После того как ты отрубился, она мне сказала, что ищет настоящего мужика.
Роуч стал пунцовым.
— Я… когда это я отрубился?
— А помнишь, как облевал заднее сиденье автобуса?
— Нет, — возмутился Роуч.
— Так это потому, что отрубился.
Роуч посмотрел на Гаррисона и Парфитта, потом снова перевел взгляд на Мейдвелла. Все закивали.
— О, черт, — произнес он, проводя ладонью по волосам.
— Да ладно, забудь, Роуч. Всех тошнило. Нам просто удалось сдержаться и не уделать заводской транспорт. Девчонки, конечно, молодцы, отдраили салон, но в автобусе все равно воняет. Теперь все называют его Рвота.
— Да иди ты.
— А что, круто звучит, — сказал Мейдвелл.
Парфитт ухмыльнулся, но промолчал. Вечер с Торрансом до сих пор его тревожил. И ему казалось, что не его одного. Никто из ребят не упоминал о боях быков, и он не думал, что исключительно по причине их противозаконности.
— Во всяком случае, — продолжил Мейдвелл, — главное, что мне удалось дать Бетти то, что она хотела. Она… энергичная дамочка.
— Она не дамочка, — заметил Гаррисон.
Роуч заерзал на стуле и сделал вид, будто изучает колоду карт. Он был так близок к сексу с Бетти, и так опростоволосился. Впрочем, и любопытство его распирало. Хотелось выяснить все до конца.
— Ну, и… ты трахнул ее, Мейдвелл?
— Конечно. Считай, оказал тебе услугу. Я просто дал ей то, чего не смог дать ты. Надо же друга выручать, а?
Все захохотали.
Роуч снова покраснел.
— А ты… ты будешь с ней еще встречаться?
— Господи, нет, конечно. Для чего?
— Ну, я просто подумал, что, может быть… я не знаю…
— Послушай, Роуч, я не вижу никаких причин встречаться с Бетти во второй раз.
— Разве ты не хочешь еще раз ее трахнуть? — спросил Гаррисон. Он озвучил то, о чем все думали.
— Еще чего. Если Джефф Мейдвелл трахнул женщину, этого удовольствия ей хватает на всю оставшуюся жизнь.
Парфитт оставил троицу, включая Роуча, загибаться от хохота, а сам вышел на улицу покурить.
Он прислонился спиной к стене и только успел прикурить, как увидел Боба Торранса, который направлялся прямо к нему из цеха скотобойни. Парфитт невольно отделился от стены и выпрямился. Торранс приветственно помахал рукой.
— Как дела, Парфитт?
— Все хорошо. А у вас?
— Стреляться пока не собираюсь. Послушай, у меня есть работенка для тебя. Получишь весьма приличные сверхурочные.
— Что за работа?
— Ты только не волнуйся. После смены жди меня у погрузки. Надень какую-нибудь спецовку и настройся на достойную работу. — Торранс осклабился, обнажив коричневые зубы, и хлопнул Парфитта по плечу. — Только не говори никому, понял?
Парфитту ничего не оставалось, как кивнуть в знак согласия.
— Вот и молодец. До вечера.
Торранс отошел и вскоре исчез в дверях скотобойни. Парфитт затянулся, но вкус у сигареты стал отвратительным.
Глава 14
Впервые за многие годы Ричард Шанти возвращался домой пешком. Он по-прежнему нес на спине наполненный песком и кирпичами рюкзак, но сейчас у него не было желания подгонять себя, и он шел медленно, тяжело ступая. Дорога домой заняла гораздо больше времени; знакомые ориентиры, мимо которых он обычно пробегал за секунды, теперь можно было разглядывать минутами. Когда он приблизился к дому, то почувствовал, что ноги устали больше, чем когда-либо.
Он увидел в окне лицо Майи, встревоженной его ранним возвращением. Похоже, ей уже было любопытно, почему он не бежит и что все это значит. Он не думал, что она искренне переживает за него. Гораздо больше ее заботило, чтобы в доме было мясо и чтобы ее статус по-прежнему был выше, чем у остальных женщин города. Теперь ее заботы ровным счетом ничего для него не значили. Он понял, что больше не любит Майю. Возможно, сегодня у него впервые появилась возможность — а также время и силы — обдумать это.
Ее лицо в окне было жалкой копией того, что ему хотелось бы увидеть. В этом окне должна быть женщина, которая меня любит, или вообще никого не должно быть. Он прошел мимо окна на задний двор, скинул с плеч рюкзак и даже не потрудился умыться с дороги.
В кухне пахло мясом. Майя готовила его вот уже много недель подряд, с каждым днем все больше и больше. Жирный налет появился на кухонных занавесках, покрыл стены. Шанти улавливал запах мяса в ее волосах и одежде. Казалось, мясной дух выходил из нее вместе с потом, сочился из ее пор. Сырым мясом пахли ее руки, и этими же руками она дотрагивалась до овощей, которые он потом ел, этими же грязными пальцами промывала рис.
