и только тогда подумала: а почему я сначала не заселилась в отель? Вся ее душа сопротивлялась мысли, что родная сестра может не принять. Нажала на кнопку звонка. За дверью раздались легкие, быстрые шаги.
– Кто там? – пропел детский голосок.
– Лариса!
– Ба-а! Там какая-то Лариса! – Шустрые ножки умчались, и Лариса осталась слушать тишину.
Позвонила еще раз. И еще. «Еще, поди, не откроет». И что тогда делать? Кричать? Биться о дверь? Лариса была настроена самым решительным образом. Из глубины квартиры неровно прошаркали тапки со стоптанными задниками, щелкнули замки, и дверь распахнулась на ширину цепочки.
– А… это ты. В такую рань… – Дверь захлопнулась, и сердце Ларисы ухнуло вниз. Цепь скользнула по дереву. – Заходи.
Дверной проем был полностью перекрыт туловищем старшей сестры. Была она поперек себя шире и обернута в цветастый халат поверх ночной рубашки. Лена вперевалку повернулась вокруг себя и ушла в темноту. Лариса юркнула следом.
– Можно я сразу в туалет? Уже столько терплю… – спросила она у спины с раскачивающимся жгутом седой косы.
– И еще терпи. Сейчас посмотрю, что у Светки в памперсе, и поведу ее в туалет. Разбудила же всех!
Лариса осталась стоять в коридоре. Из-за выступа стены за ней следили любопытные карие глазки.
– Ты Катя? – спросила она шепотом.
Девочка утвердительно кивнула.
– Ты давно дома? Давно тебя из больницы отпустили?
Девочка еще раз кивнула.
– А ты моя тетя? – теперь пришел черед Ларисы кивать. – Почему ты не ехала так долго?
На это Ларисе нечего было ответить. Точнее, она не знала, как объяснить ребенку устройство мира и ее ставшие непростыми взаимоотношения с сестрой. Она просто развела руками под пристальным взглядом племянницы и не стала вскрывать сложные родственные конструкции. В ванной лилась вода, Лена бросалась отрывистыми фразами. Наконец она появилась, придерживая за плечо худую, но отечную девочку.
– Что стоишь, как неродная? Проходи, мой руки, иди на кухню. Девчонок посажу мультики смотреть и буду готовить завтрак. Катя! За сестрой следишь! – Лена бросила на стиральную машинку махровое полотенце. – Вот, может, душ захочешь принять. Халат дать? У меня есть твой размер – я ж недавно в такую глыбу превратилась.
Лариса стояла под горячей водой и понимала, что ей страшно выходить из ванной комнаты. Женщину, которая ходила по квартире ее сестры, она не знала – это было чужое, грубое, огромное существо. Старое и уставшее от беспросветной жизни.
В кухне стояла дымовая завеса – в толстом слое пузырящегося масла Лена жарила тосты из батона, вымоченного в яично-молочной смеси.
– Можно, я открою окно? На улице тепло.
– Открой, пока Светки нет. Она у нас слабая. Возьми в холодильнике колбасу с сыром, нарежь. Я кофе пока сварю. Ты так и пьешь черный, без ничего? Ладно, потом себе сахар добавлю.
Не изменился только вкус кофе, который варила сестра: густой, ароматный, с щепоткой кардамона. Девочки вытянулись. Света осталась светленькой, пушистой – их порода, а Катя пошла в отца и заправляла за уши плотные пряди неровно обрезанных темных волос. Тощие и бледные, с темными полукружьями под глазами, они напоминали приютских сироток со старых гравюр. Сиротки – они и есть сиротки. Лена с потерей дочери превратилась в неряшливую, толстую тетку с глазами, полными боли и цинизма. Она была пропитана безнадегой, как стены кухни – брызгами застарелого жира. Этим же ядом она травила внучек. В доме не было ни фруктов, ни овощей, ни воздуха, ни солнечного света.
– Света! Мы едим! – резко бросила Лена над столом. – Это что у нее на пальце? Кровь? Катька, ты опять в окно пялилась, а она себе нос расковыряла?!
– Там девочки с собачками гуляли… – Катя пискнула и спрятала личико в большой чашке.
– Твоя прямая обязанность – смотреть за сестрой!
– Лен, но она же совсем нормальная девочка! Я про Свету.
– Нормальная, да. Только заторможенная: не говорит, ни на что не реагирует, страдает навязчивыми движения, нервными тиками и приступами паники. А так абсолютно нормальная.
– Извини.
– А ты, вообще, зачем приехала? Пожалеть нас? Нам этого не надо! У нас всё хорошо! У вас своя сказка, у нас – своя. Жанры разные.
Лена закидывает голову и смеется громко, жестоко, как персонаж фильма ужасов. Катя прижимает ладошки к ушам и сжимается в комочек. Света продолжает безучастно жевать, часто моргая.
– Лен, а ты сдавала кровь на гормоны? Может, тебе попить чего-нибудь надо?
– Да иди ты в жопу! Катька дома только три недели. Первую неделю вообще никакого толка от нее не было – спала и ела. Я несколько месяцев, да нет, уже полгода, считай, из квартиры не выходила. Только по больницам со Светкой. Вообще не знаю, за что хвататься.
– Я посижу с девочками. Я помочь приехала…
– Помочь она приехала. – Лена гримасничает и трясет растопыренными пальцами. – А давай вымой-ка полы, что ли, тапки липнут.
– Отлично. Я сейчас заселюсь в отель… здесь рядом. Забронировано и уже оплачено – не пропадать же деньгам. – Лариса торопится, как будто кто-то собирается ее отговаривать. – Вернусь часа через два. Отпусти со мной Катю – я на обратном пути в магазин зайду, куплю вкусненького и для дома чего-нибудь… Она поможет мне покупки донести. А ты подумай, куда тебе надо…
– Мне Екатерина самой нужна.
Девочка не дышит, не поднимает глаз, пытается незаметно сползти под стол, стать невидимой.
– Мы вернемся через два часа, Лена. – Лариса пристально следит за Катей, внутри нее медленно разливается леденящий ужас и толчками вскипает ярость. Что за монстр вселился в ее сестру? За что она уничтожает ребенка? За сходство с отцом, бросившим семью? Ее голос крепнет и возвращается уверенность. – Пусть идет одеваться. Что купить?
Лариса берет с подоконника блокнот и ручку, выжидательно смотрит на сестру. Та выпячивает губы, потом какая-то мысль ломает жесткую линию бровей, кивает темненькой внучке, начинает со списка продуктов.
На улице Катя бежит за ней, перед ней, вокруг нее, держится за ручку чемодана, прикасается к руке, заглядывает в лицо.
Лариса улыбается и рассказывает о забавных случаях, произошедших с Лилой:
– Она такая милая французская бульдожка. Почти черненькая, а лапки и грудка бежевые. Бровки тоже бежевые, и она ими разговаривает. Вот приедем в гостиницу – я тебе видео покажу. А ушки у нее изнутри розовые, как лепестки цветка. Умница такая, ты не представляешь себе!
Катя улыбается в ответ не только лицом, она всем телом выражает свой восторг и признательность. На ней трикотажное платьице, чуть прикрывающее трусишки, пальцы ног поджаты и выступают за края босоножек. Господи, как же всё запущено! Лариса изо всех сил прячет подкатывающие слезы и всматривается в окружающие здания в поисках торгового центра или детского магазина. Она хочет схватить Катю и бежать с ней до самого синего моря, до самого дома в тени фруктового сада. Но это невозможно, а значит, она должна быть очень сильной и очень решительной.
