воскресный день вызывать к себе посольство. Стало быть, Годунов врет. Стало быть, знает по крайней мере часть правды. Возможно, просто хотел нагнать страха на киргиз-кайсаков, чтобы впредь тайными ночными встречами не баловались. Третья – а ведь теперь придется покупать лошадей. Можно взять два десятка на пробу: если они зимой в степи не мерзнут и живы остаются, то в Ярославле, Вологде и Холмогорах тоже, наверно, не пропадут.
Внутренне простившись с Сулейманом, Меррик попросил боярина послать на Английский двор за человеком, которого на Москве знают как Митьку, зятя купца Салтыкова, он там сейчас сидит. И тот Митька побежит в Татарскую слободу за Сулейманом.
– Ин ладно. Эй, кто там есть?! – крикнул боярин. Молодцы, служившие на посылках, сунулись в приоткрытую дверь, всем видом изобразив подобострастие. Одного Годунов отправил на Английский двор, велев для скорости взять возника со своим возком, после чего предложил Меррику сразиться в шахматы.
Меррик был к этой игре равнодушен, и ему даже не пришлось поддаваться боярину – он честно проиграл несколько раз подряд. За это время Годунов приказал подать угощение, которое состояло из сахарных фигурок, пастилы, смокв, левашников. Вышла сама боярыня Марья Григорьевна с подносом, на подносе стояла чарка. Меррик вскочил и низко поклонился, потом чарку выпил и с достоинством поблагодарил. Боярыня спросила, давно ли он был дома, полюбопытствовала, есть ли у английской королевы молодые племянники. Меррик понял – присматривает знатного жениха для дочери. Желание заполучить такую родственницу, как королева Елизавета, уже многое говорило о замыслах четы Годуновых. Ради одного этого стоило идти на поклон к милорду Годунову. Меррик перечислил известных ему молодых неженатых аристократов. Узнав, что подходящего человека в Лондоне нет, Марья Григорьевна удалилась.
Меррик мысленно молился, чтобы Дик отыскал и как можно скорее доставил в Кремль татарина.
Наконец привезли испуганного Сулеймана. Тот пал боярину в ноги.
– Я тебя за твои провинности карать не хочу, – сказал Годунов. – Бог с тобой, мне до них дела нет. Мне нужно от тебя совсем другое. Коли ты ходишь по делам Ивана Ивановича, то, стало, взгляд у тебя цепкий да и ухо держишь востро. Ты не раз успел побывать на Крымском дворе и видел там других толмачей. Скажи, не знаком ли тебе человек по имени Якуб? Ему лет около пятидесяти, ростом невысок, плотен.
– До того знаком не был, а на Крымском дворе я его встречал.
– Кому он там служил? Самому Кул-Мухаммаду?
Сулейман задумался.
– Я его встречал у юрты Кул-Мухаммада. Встречал также у юрты Карасай-бека, племянника посла. Жигиты, охранявшие юрты, его не гоняли. Вид был довольный.
– С кем-то он там говорил? Кто-то ему передавал грамотку либо сверток?
– При мне говорил с человеком по имени Мансур, он сам охраняет Атабай-бека с женой и спит у двери его юрты. С ними был человек, который охраняет посла, звать его Нуржан. Говорят, он спит в кольчуге.
– Такой человек тоже нужен… Когда ты там видел Якуба в последний раз?
– В последний раз? – Сулейман взглянул на Меррика, пытаясь безмолвно сообщить, что после того, как было условлено о ночной встрече, он на Крымский двор не приходил. Меррик понял.
– Сулейман помог устроить ту встречу, где я торговал у киргиз-кайсаков лошадей. А более я его туда не посылал – незачем было. Со стрельцами он сговорился, по ту сторону забора меня ждал человек, что служит послу. И после той беседы я более на Крымский двор не возвращался.
– Сдается, ты говоришь правду. Ежели ты, Сулейман, что-то проведаешь о человеке по имени Якуб, немедля ступай сюда. Тот человек мне нужен. Может, о нем знают в Татарской слободе или в Толмачевской слободе. Сыщешь его – награжу. А теперь ступай, Иван Иванович, с Богом, я на тебя зла не держу. И ты тоже ступай да вперед туда не лазь, куда ходить не велено.
Меррик и Сулейман, поклонившись, вышли. И молча шли до самых Спасских ворот – Меррик впереди, Сулейман чуть позади. Потом Меррик повернулся к татарину.
– Ты точно только это видел? Якуба возле юрт посла и его племянника?
– Точно. Только никакой он больше не Якуб. Я о нем слыхал, он крещеный.
Сулейман сказал это с заметным презрением. Он явно имел в виду: если человек крещен во младенчестве, так его вины в этом нет, и пусть с ним Аллах по-своему разбирается, а если в сознательные годы, то – позор вероотступнику.
– Крещеный? А в Крымском дворе притворялся, будто твоей веры?
– Да. Был по-нашему одет. Там у них свой мулла, свой азанчи, он выкликает азан, стоя на крыше сарая. Все опускаются на колени и совершают намаз, этот Якуб – вместе со всеми. А я точно знаю, что он крещеный.
Тут пахло какой-то подозрительной затеей боярина Годунова.
Меррик знал: когда имеешь тело с такими людьми, хорошо иметь про запас сведения, которые могли бы их опорочить, или же могли бы быть кому-то проданы за хорошую цену.
– Где ты его раньше встречал, Сулейман-абый?
Татарин оценил любезное обращение.
– Встречал я его на Лубяном торгу, и не раз. Он покупал дрова целыми возами. Мы незнакомы, но лицо я запомнил. Этот Якуб служит воеводе Ораз-Мухаммаду, служит истопником. А у воеводы большая семья, много слуг, дрова нужны и в доме, и в юртах. Ведь он велел привезти и поставить у себя на дворе юрты.
– Вот как…
Меррик крепко задумался.
Он знал, кто такой Ораз-Мухаммад. Киргиз-кайсацкий воевода мог прислать своего истопника на Крымский двор ради каких-то тайных переговоров. Возможно, он замыслил побег, сговаривался с послом и его людьми, передавал какие-то грамотки, и потому боярин Годунов хочет знать все возможное об этом замысле. А возможно, тут приложил руку сам Годунов. Если крещеный татарин, по приказу Годунова, нанявшись к Ораз-Мухаммаду, выдает себя за магометанина, то это может означать, это может означать… да что угодно!
– Сулейман-абый, хорошо бы разведать, кому раньше служил этот Якуб. Прежде, чем его нанял Ораз-Мухаммад.
– Надо подумать.
– Ты подумай. Таких людей, что были вашими и покрестились, в Татарской слободе должны знать. Сулейман-абый, приходи к
