Чертов этот обычай:
Оплюют, отпоют и в порошок сотрут.
Вот почему я не схожусь в круг ни при каком
раскладе,
Вот почему не читаю стихов —
Завывая —
Вслух.
Мне хватает вполне того,
Что я сам с собою в разладе
И незачем мне ласкать своим словом
Чей-то изнеженный слух.
И если есть хотя бы один, кому слог мой
потребен,
И если для него мой стих —
Пища душе и уму,
Я выхаркну кровью
Свой стихотворный молебен
Лишь для него одного
И только ему одному!
Странные строчки, услышанные во сне
Простится мне расхожий штамп
И рифма, бедная, как платье.
Но в том, как умер Мандельштам,
Отнюдь не видится распятье.
Живи, поэт, себе в угоду,
Прими судьбу, как Божий знак.
И, камнем пробивая воду,
На дно стремится Пастернак.
Посвящается Ксении Некрасовой
Ксения Некрасова.
Как строка
ее изоман,
как неуклюжа строка.
Так, наверное, ломаясь о камни,
течет незаметно река,
так голос ломается,
не оставляя отметин,
потому что это —
естественный физиологический процесс,
а значит, и естественна поэзия
Некрасовой Ксении:
в ее стихах шумит и волнуется лес,
и природа догадывается о предстоящем Спасение
и ток, глухарь, предвкушение любви и весну,
и спешит человек с кефиром и хлебом в авоське,
будто хрупкий скудельный сосуд у него есть
на весу.
Заливаются радостно лаем окрестные моськи.
Чья-то жизнь на пороге маячит,
словно тень.
На картине растение
оживает;
Волнует, колеблется, тихо лиется,
и уходит куда-то фальшивые, злые слова —
остается любовь.
Остается Некрасова Ксения.
Из цикла «Разговор с Богом»
Монолог Сатаны
…И вы, – все те,
кто проклял имя Божье,
кто жил, как жил,
кто рвал сплетенье жил, —
добились вы блестящего расчета:
огромного числа еретиков,
создания одной единой секты,
где всё смешалось:
власть, либерализм,
большие деньги и политкорректность,
исчадье сексуальных домогательств,
кошмар милитаристских устремлений
и демагогия покорства и стремленья.
Куда вам деться от кривых зеркал?
Вы замкнуты в пространстве
амальгамы,
не вырваться,
не избежать чумы
на оба ваших дома.
Это вы —
рабы своей единственной программы,
и правда мира – это правда силы,
в отсутствии надежды и любви,
в присутствии коварства и печали.
Спасибо, Господи…
Спасибо, Господи, что Ты
подвел меня к отметке,
где зрелость тотчас
спешит о юности забыть,
прощается с отрочеством и детством.
Не будем говорить о той отметке,
которую мне выставили в табель.
В конце концов, отметить наш союз
всегда успеем,
поскольку Бог во мне живет, не сослан,
Он – часть меня, я – часть Его,
и вместе
мы многое, наверное, умеем:
мы создаем Вселенную свою,
и так идут века,
как караваны,
как бесконечные дожди,
которым нет конца.
И знаю я…
Точнее, нет, не знаю,
но ощущаю, чувствую
наверняка:
Господь во мне,
подобно птице в небе,
песчинке в ярко-желтом янтаре,
– как радужный зрачок, что в оболочке
глаза, —
как ненависть,
сгоревшая
в любви.
Аве, Оза…
Аве, Оза…
А. Вознесенский
Крик застрял в гортани, как заноза:
Мучает, царапает, саднит.
… Вспомнил отчего-то „Аве, Оза“ —
Озарило, тянет, как магнит,
Словно отказать себе не вправе,
Горло прочищаю и хочу
К Господу с молитвой „Авва, ave!“
Обратиться – и зажечь свечу:
Пусть огня горящего угроза
Грезой разрезвится золотой.
Повторяю снова: „Аве, Оза!“,
Разменяв заветный золотой…
«Убого у Бога просить об одном…»
Легкой жизни я просил у Бога…
И. Тхоржевский
Убого у Бога просить об одном
И том же, и клянчить в тоске и тревоге,
И чувствовать: день…
Он становится дном,
Когда и не смеешь помыслить о Боге.
Змеей извиваясь, ползешь в западню,
Забыв заповедные злые заботы,
Не веришь отныне
Вчерашнему дню,
И люди вокруг – интернетные „боты“:
Печатает шаг за отрядом отряд,
Угрюмые лица глядят непреклонно.
Зачем этих лиц
Одинаковый яд?
И разве Господь – не подобие клона?
Прости меня, Боже, я вышел в тираж,
Раздроблен на части, ненужные встречи.
Идущих за мной отвратителен раж.
Прости меня, Боже.
Простимся.
До встречи.
Отречение: монолог еретика
…Пускай бредет священник на амвон,
Пускай гнусавит нудную молитву:
Господь, ты проиграл такую битву!
Ты слышишь этот колокольный звон?
Ведь это я звоню в колокола
И отпеваю старенького бога.
Таких, как ты, богов на свете много,
Но ты мне подарил банальность зла,
Ты за страданья обещал мне рай,
Сулил в награду девственные кущи,
Ты врал изобретательней и пуще,
Вранье переливалось через край,
Но сладок был его коварный привкус:
Хотелось верить, плакать и любить…
Слова, что уксус или – лучше? – искус?
Искусство – верить, а потом – забыть
Свободу, правду, справедливость, честь.
Всё победил печальный искус крови.
И армии, как прежде, наготове,
И войны будут, и жертв вовек
