и запомнил?
Альберт пожал плечами:
– Чего? Квартирую я в Марьиной роще, номер восемь, семь семей в доме живет.
– А тридцать пять? – поинтересовался Цукер.
– И это просто. Братан у меня был младший, тридцать пятого года рождения. Тоже Рома.
– Был. Погиб, что ли? – спросил Яшка.
– Он связным у наших бегал, выдали его, и фашисты запинали насмерть. В сорок первом. Деревня Томшино, Рузского района, может, слыхали?
После того как распростились и с Федей, и с Альбертом, Анчутка спросил, не оттащить ли приятеля к Склифосовскому, но Цукер сообщил, что предпочитает хворать дома.
Отправились на поезд. Сложив несчастные Сахаровские кости на скамейку, Яшка спросил, к чему вообще было все это представление с мордобоем.
– Чего тебе приспичило знать, чей плащ? Совесть заела или что другое?
– Другое, – успокоил Сахаров. – Гладкова просила узнать. Вот ты лучше скажи, стволы откуда?
– А тебя здорово по башке треснули, – заметил Анчутка, доставая два блестящих пистолета, – это ж те самые, что Колька выточил, забыл?
Цукер хохотнул и тут же чуть не помер от боли в ребрах.
– Давай без резкой физкультуры, – призвал Яшка. – Чего там с плащом?
Цукер, то и дело переводя дух, рассказал ему историю гешефта с Федей, выступление Оли, об исписанном платочке поведал. Яшка слушал, кивал и лишь спросил:
– Колька знает? – и сам же себе ответил: – Конечно, если Ольга знает, то знает и он. Интересные дела у нас творятся на окраине! – И, спохватившись, посоветовал: – Ты молчи, молчи и отдыхай, дыши через раз.
Цукер последовал совету и, несмотря на адскую боль во всем теле, сам не заметил, как забылся сном. Яшка его разбудил уже на платформе.
– Тебя сразу тащить к Маргарите?
– Нет. В подвал. Ждут ведь…
– С чего ты взял?
– Она сказала: жду тут.
После того как поспал, лучше Сахарову не стало – все тело распухло, нос опух, дышать было больно, так что шли они еле-еле. Когда добрались наконец до Советской, в окне над сапожной мастерской маячили эти двое – Коля и Оля, – и, увидев знакомые фигуры, моментально выскочили навстречу.
– Ну что, что? – сгоряча спросила Оля, но, разглядев Цукера как следует, ужаснулась и разохалась:
– Рома! Кто тебя так? За что?!
Колька, помогая Яшке, поддерживая пострадавшего с другой стороны, разозлился:
– Что ахаешь?! Врача вызови. – И Ольга немедленно убежала.
– Вниз, вниз, – приговаривал Сахаров, скрипя зубами.
С грехом пополам спустились в подвал, уложили на топчан, и Цукер тотчас отключился. Слушая, как со свистом, прерывисто он дышит, глядя, как пузырится кровь и юшка вокруг ноздрей, Колька с отчаянием думал о том, что зря он несколько часов надеялся что-то выяснить. Снова невесть что творится, а он ничегошеньки не в состоянии сделать, только и остается, что сидеть и ждать. Уж хуже этого ничего быть не может.
Глава 17
Хорошо еще, что ждать пришлось недолго. Очень скоро прибежала Ольга, потом и скорая прибыла. Фельдшер, оценив масштабы повреждений, поинтересовалась, откуда они. Цукер на своем честном вишневом глазу поклялся, что упал и скатился с лестницы. Медичка удивлялась: надо же, какая агрессивная лестница, да еще и в сапогах с треугольными носами.
Увезли Сахарова. Делать тут, в мастерской, более было совершенно нечего. Самое время покинуть чужое помещение и запереть его на замок. Это было поручено Яшке, а он, глядя на кислых друзей, хитро спросил:
– Вы чего расквасились?
– Пошел ты, – в сердцах огрызнулся Колька.
– Ну! Цукер честный, сказал – сделал. Нашел он вам Федю и выяснил, чей это плащ.
– И молчит! – возмутилась Ольга.
Яшка рассудительно спросил, с чего ему кричать, а потом пересказал все, что услышал от Феди-Альберта.
– Серая «Победа», 35–87, – повторил Колька, – водитель чернявый, носатый и хромой. И плащ желтый.
– А в плаще на носовом платке тайная записка о ЦДСА, – подсказала Оля.
– Захватывающе. А что это значит? – спросил Анчутка, дергая себя за ухо.
– Не знаю, – честно признался Пожарский, – но слышал про одного в желтом плаще, который к бате в больницу наведывался, и лично знаю как раз чернявого, носатого и хромого.
– И это один и тот же? – уточнил Яшка.
– Пес его знает. Думаю, да.
– И еще серую «Победу» с окончанием номера 87 мы тоже знаем, – вновь влезла Оля, чтобы в стороне не остаться.
– Тихоновская карета, – подтвердил Анчутка. – А кто этот, с носом?
– Батин заместитель с работы, – поведал Колька и замолк. Соображал, соображал – до тех пор, пока Ольга не возмутилась:
– Чего сидим, кого ждем? Звонить куда следует!
Колька поинтересовался нетерпеливо, зло:
– Куда следует? У нас же все кругом честные, одному Пожарскому заговоры мерещатся!
– Сорокину… – начал было Анчутка.
– Был Сорокин, да весь вышел. Совсем из ума выжил, только орет и блажит!
Неунывающий Яшка снова нашелся:
– А если просто взять – и на Лубянку?
Однако Колька проявлял несвойственную ему нерешительность.
– Думал об этом. Только вот как начну слова подбирать – и понимаю, что чепуха какая-то получается. Меня там и слушать не станут.
Оля решительно встала:
– Раз так – пошли к тому, кто любую чепуху выслушает.
– Это кто у нас такой? – спросил Яшка.
– Как кто? Палыч. Акимов. И, знаешь, вы наверняка сговоритесь! Он тоже весь разобиженный, вчера по тому же поводу маме плакался.
Колька уточнил, по какому поводу, и Ольга пояснила:
– Он выловил Тихонову, попытался было порасспросить ее по какому-то делу. Она решила, что он ей Колымой грозит, мужу нажаловалась, тот кому-то позвонил… В общем, надавали сперва по шапке Николаичу, потом и он Палычу и приказал отстать от нее, пригрозил, если не послушает, уволит. И раньше еще было дело…
– Точно, весело, – прервал Анчутка и все-таки глянул на часы. – Ребята, если я вам пока не нужен, я отбегу? Светка заждалась.
– Ключ оставь и вали, – предписал Пожарский, но Яшка заявил:
– Мне поручено, я и зачинять буду, а вы хватайте свой плащ и на выход.
И выставил друзей вон, наверняка торопясь на «дачу», где Светка, поджидая, уже наверняка пекла картошку. Напоследок, правда, заверил:
– Чуть что, я тут.
Ольга дернула Кольку за рукав:
– Пошли, – и, видя, что он снова начал колебаться, потащила за собой, приговаривая: – Пойдем, хватит! Что вы, как червяки под землей, в разные стороны роете – ройте в одну сторону.
Колька опомнился, начал сопротивляться:
– Что ты меня поволокла куда-то? Не пойду я к нему.
Она, бросив рукав, уперла руки в бока:
– Это еще почему?
– Нагрубил я ему, Оля.
– Так будет повод извиниться, – безапелляционно заявила она. – А ну, марш!
…В тысяча первый раз Пожарский порадовался за
