отменяется, очки можно оставить. Тревожила сама просьба: выглядела она, мягко говоря, несвоевременной и заставляющей усомниться в адекватности непростого пациента.
Что же мне делать?
— Позовите дежурного врача! — крикнула я в толпу зевак в белых халатах, подпирающих стену у двери, но порог не пересекающую.
— Уже позвали. Ждем.
— Кто сегодня работает?
— Виктор Владимирович. Его тоже позвали.
«О нет, только не Виктора Владимировича!» — пробормотала я про себя.
С Виктором Владимировичем работать в паре мне ещё не довелось, но репутация бежала впереди него и я уже знала много подробностей о профессиональной компетенции сего врача. Даже слишком много…
Я еще раз пробежалась по обстановке, оценивая ситуацию. Все как всегда, ничего необычного.
— Завесьте шторы, — снова я скорее додумала, чем услышала слабый голос.
«Ну вот, еще немного и я начну думать, что в отделении два вампира», — вздохнула я про себя задергивая шторы.
Что же делать дальше….
— Кровь взяли?
Зрители покачали головой. Я хотела разозлиться, но они действовали по инструкции. Без приказа врача медсестры ничего делать не имели права. Ну, только в экстремальной ситуации могли попытаться помочь. Ситуация не понятно насколько экстренная и никто не хотел последующих проблем на свою голову.
Анна только принесла и сунула мне в руки набор для забора крови на биохимию, которым я немедленно воспользовалась.
Несколько пар глаз следили за тем, как густая бордовая кровь наполняет пробирку. Как я подписываю пробирку. И добавляю слово «cito!» с восклицательным знаком. Срочно. А потом передумываю и добавляю рядом «statim!». Немедленно. Тотчас.
— Отнесите в лабораторию.
Я снова поднесла фонендоскоп к груди. Сердце по-прежнему изредка с шипением ухало в груди. Двадцать девять ударов. Слишком мало для жизни.
— Капельницу с физраствором. Живо!
Толпа вяло шевельнулась, словно у каждого из них сердце тоже билось со скоростью двадцать девять ударов в минуту.
Не дожидаясь реакции медсестры, я метнулась в процедурную, повторяя про себя алгоритм действий в схожих ситуациях. Сначала физраствор. Потом анализы и если есть следы отравления, добавляем детокс.
Почему я решила, что должны быть следы отравления, понять не могла. Просто интуиция. Не мог ни с того, ни с сего молодой здоровый мужчина превратиться в едва подогретого покойника всего за какой-то час. Или того меньше. Это отрава. Точно, отрава!
Физраствор бежал по системе, медленно вливаясь в кровь уже минут тридцать, как на пороге появился Виктор Владимирович. Невысокий, похожий на колобка с лысиной на макушке, залысинами на висках и румянцем на щеках. Глаза его недобро поблескивали. Я так и слышала весь взрыв ворчания, пронесшийся в его голове, озвучить который не позволяла природная льстивость.
Вздохнув, Виктор Владимирович пробормотал под нос вопросы о состоянии заведующего, которые я скорее угадала, чем услышала. С задумчивым видом выслушал ответы. Покрутился вокруг еще пару минут и, заявив, что сейчас прибудут коллеги, отбыл восвояси.
Глядя в спину удаляющемуся колобку, я выдохнула с облегчением, снова склонилась над Яном Игнатьевичем и затаив дыхание сосчитала пульс. Теперь сердце стучало быстрее. На два удара.
— Сейчас принесут носилки и мы поедем в реанимацию, — сообщила вслух о намерениях скорее для зрителей, чем для пациента.
Но пациент неожиданно тряхнул рукой, а потом едва не вытащив иголку капельницы из вены, попытался сесть. На что я осторожно, но уверено вернула его в лежачее положение. Не хватало сейчас упасть и травму получить вдобавок.
— Не надо в реанимацию, — едва слышно просипел заведующий.
— Ян Игнатьевич, — четче и медленнее, чем обычно проговорила я его имя. — У вас пульс двадцать девять был пять минут назад.
— Все в порядке, — тихо под нос пробормотал он. — Так бывает. — И немного громче, даже с едва уловимыми командными нотками продолжил, — всем разойтись по делам.
— Нет, я не уйду, пока не приедут коллеги из реанимации.
— Они не приедут.
— Почему?
— Со мной такое бывает. У них есть инструкции на мой счет. Идите, Василина Андреевна, вас ждут пациенты, — и нетерпеливо глядя на мою нерешительность, процедил. — Немедленно.
Тирада далась ему тяжело. Дыхание сбилось, заведующий то и дело закашливался.
Я снова окинула взглядом фигуру на диване. Теперь лицо было чуть розовее, и поза более живая, а по лицу катились ручейки пота.
На психоз не похоже. И правда, чего я буду тут суетиться, если мне не рады. Улыбнувшись, я направилась к двери:
— Капельницу оставляем?
— Да.
— Зовите, если вдруг что понадобится!
Ян Игнатьевич согласно тряхнул головой и очки, нетвердо сидевшие на носу, звонко ударились о пол.
«Ну, вот, я же предлагала их снять!» — подумала я, стараясь спрятать лишнюю самоуверенность.
И напоследок скользнула взглядом по лицу. Вдруг что-то упускаю. Все еще чуть розовое, глаза прикрыты, только ресницы подрагивают и брови неодобрительно сведены вместе. И скулы не такие заостренные. Ему и в самом деле лучше.
И еще один резкий короткий взгляд, прямо в глаза. И почва уходит у меня из-под ног. Нет никаких глаз. Есть только тьма, льющаяся из глазниц. Миллион мурашек сорвалось с места, сердце сжалось в крохотную испуганную мышцу и затаилось в груди.
Мгновение… Другое…
И я снова поднимаю взгляд, мне нужно еще раз увидеть эту тьму. Погрузиться в нее, стать ее частью. Но теперь глаза Яна Игнатьевича закрыты, а сам он мерно сопит во сне.
Выхожу в коридор, подрагивающими руками прикрываю за собой дверь и только сейчас понимаю, насколько я устала.
«Так видела я мрак в его глазах или адреналин сыграл злую шутку и мне все только показалось?» — сотый раз задаю себе один и тот же вопрос за последние полчаса.
Ответа нет и быть не может.
Глава 29. О том, что шестое чувство может не только помогать, но и добавлять поводов для паники
— Стоять, не двигаться! — громкий вопль раздался из-под потолка. — Стоять!
Не обращая внимания на выгнутую спину и поднятую
