Глава 1
Постоянно увеличиваемая скорость полета и влажный вечерний воздух несколько ослабили боль, причиняемую ожогами, оставленными лучами солнца. Стрэнгу ещё повезло с большой дождевой тучей, кстати загородившей собою жгучее и сухое зарево заката.
Поднявшийся примерно на высоту семисот метров, он мягко влетел в пропитанный дождевой водой мрак тучи. Влажность, прохлада и полная темнота свели боль почти на «нет» и стрэнг заметно снизил скорость, по инерции пробуравив водянистые внутренности тучи на несколько десятков метров вертикальным штопорообразным полетом, он вскоре замер в состоянии свободного парения, наслаждаясь обступившей его со всех сторон абсолютной тишиною и чернильной непроглядной тьмой. Пока ничего не зная о кратковременности существования дождевых туч, стрэнг преждевременно решил, что ему удалось найти в этом незнакомом мире новое надежное убежище, взамен старого, переставшего быть надёжным.
Возбуждение, связанное с ощущением близкой смертельной опасности, постепенно ослабевало. К стрэнгу возвращались хладнокровие, способность аналитически мыслить и делать сложные выводы, позволяющие с математической точностью рассчитывать безошибочность в своих дальнейших действиях. А действий, ранее принципиально чуждых стрэнгу, теперь в очень скором времени предстояло совершить в достаточно большом количестве.
Под чёрной дождевой тучей, под еще более чёрными крыльями стрэнга, раскинулся наш город, беззащитный в своем неведении относительно нависшей над ним угрозы. Удивительно устроенный мозг стрэнга, не по-человечески совершенный и функционировавший в парадоксальном режиме, лихорадочно чертил бирюзовыми штрихами и пунктирами план города на холодно мерцающем сиреневом фоне. Смарагдовыми крестиками могучий, пугающий и странный интеллект стрэнга отмечал места в первую очередь нуждавшиеся в его незваных визитах. Один из роковых крестиков полностью совпал с месторасположением реанимационной палаты городской больницы номер один, где без сознания лежала опутанная проводами капельниц моя жена.
И стрэнг почему-то пребывал в уверенности, что успеет побывать во всех местах, отмеченных смарагдовыми крестиками почти одновременно. Его распирали новые, впервые возникшие за несколько сот лет жизни, ощущения – тёплые, сильные и восторженные. Город представлялся ему тем самым священным и желанным, столь долго трепетно ожидаемым Нетленным Лесом, среди чьёго таинственного сумрака, вечно свежей и сочной листвы, пряно пахнувших цветов и никогда не терявших сладкого аромата плодов, стрэнгу целую вечность предстояло баюкать и восстанавливать для следующего воплощения бессмертную душу Хозяина.
Но, увы, увы и еще раз увы! Бесконечно жестоко и безнадёжно непоправимо ошибался стрэнг в своём дальнейшем предназначении. Жадность четырех цыган и дальнейшее фатальное стечение обстоятельств вывернули наизнанку сущность стрэнга, превратив его из хранителя и целителя душ в кровожадного, беспощадного и ненасытного убийцу, в ночной кошмар, в ужас «летящий на крыльях ночи». Собственно, всё ещё только начиналось – Чёрная Шаль делала лишь первую попытку заглянуть в окна всех городских квартир сразу и внушить пока ещё слабый отголосок того неосознанного, невольного, совсем непонятного, но леденящего кровь страха, который уже через несколько дней вполне мог бы сделаться постоянным ингридиентом в коктейле и без того сложного психологического состояния горожан.
Стрэнг чувствовал, как по его телу, созданному для вечного полёта, волна за волной стала пробегать неясная сладкая истома, заставлявшая непроизвольно сокращаться мышечные ткани и настороженно вибрировать ворсинки-рецепторы. Изображение бирюзово-смарагдовой карты-схемы города увеличилось, словно в мозговом центре стрэнга сдвинулся фокус объектива невероятно мощного телескопа. И вместо схематичных линий, штрихов и крестиков перед ним медленно поплыла панорама лиц людей, снятых крупным планом, – мужчин и женщин, стариков и детей, спящих и бодрствующих, больных и здоровых, весёлых и печальных.
Самое любопытное, что вместе с лицами людей, в памяти стрэнга навсегда фиксировались их городские адреса. Спавшие чувствовали на себе пристальный взгляд стрэнга во сне и тяжело беспокойно вздрагивали, а не спавшие тоже вздрагивали и в недоумении, что их могло испугать, внимательно вглядывались в ночную темноту за окном.
Глава 2
Временно исполняющий обязанности мэра города Андрей Вальтерович Шлодгауэр (сам мэр с чисто русскими фамилией именем и отчеством – Иван Карпович Тарасов, вот уже четвертый месяц безуспешно боролся с острым шизофреническим кризом в частной психиатрической клинике. Криз посетил мэра совершенно неожиданно во время одного из заседаний городской администрации и явился, что вполне естественно, следствием крайнего нервного и умственного перенапряжения, особенно характерных для работы на столь ответственном посту) сидел за рабочим столом в своем уютном просторном кабинете (точнее – в кабинете Тарасова) и задумчиво барабанил худыми пальцами по полированной поверхности стола.
В течении последних пятнадцати минут ему позвонили три человека: начальник краевого ФСБ генерал-майор Хадзипанагис, начальник краевого УВД генерал-майор Гусаров и какой-то совершенно уже неизвестный Шлодгауэру генерал-майор ФСБ Панцырев из Москвы. Вот последний-то как раз особенно сильно испортил настроение Шлодгауэру наговорив черт знает чего и обвинив бог его знает в чем, потребовал немедленных каких-то мер по обеспечению безопасности жителей города и даже угрожал ему страшными карами, если он – Шлодгауэр, таких мер не предпримет. Прежде всего, Андрея Вальтеровича сильно покоробил предельно оскорбительный тон, которым позволял себе разговаривать с ним этот Панцырев, а самое главное и.о. мэра так и не понял – какого рода страшная опасность угрожает городским жителям.
Андрей Вальтерович до того расстроился, что вынужден был срочно соорудить себе свой любимый коктейль из зубодробительно крепкого настоящего бразильского кофе, коллекционного молдавского портвейна и кубинского рома «Гавана Клуб», разбавленных в пропорции ровно по одной трети от каждого ингредиента. Сейчас, предварительно велев секретарше никого пока к нему не пускать, Андрей Вальтерович медленно прихлебывал вышеописанный напиток, подогретый до дымившегося состояния, из большого фарфорового бокала и ничего определенного не мог придумать относительно своих дальнейших действий, тем более, что, скорее всего, в самое ближайшее время нужно было ждать дальнейших телефонных звонков.
Когда Андрей Вальтерович осушил примерно половину семисотграммового бокала, ему как-то резко сделалось жаль себя. Вновь вернулось, пропавшее где-то месяц назад, частенько возникавшее сразу после вступления в должность и.о. главы городской администрации, ощущение полной незащищенности – оно неизменно возникало со стороны спины. Андрей Вальтерович осторожно – максимально медленно, повернул голову и бросил взгляд через левое плечо – на крупномасштабную карту, вверенного под его попечение города с почти миллионным населением. Вспомнилась покойница Антонина Кирилловна, так неожиданно оставившая земной мир, дурные его предчуствия и балаганный звонок-предупреждение политического авантюриста Савичева в вечер пятидесятилетнего юбилея Антонины Кирилловны, оказавшиеся пророческими.
