мешком по голове». Она почувствовала всю тяжесть этого удара и даже увидела пылинки, которые разлетались сейчас вокруг нее, насмешливо поблескивая на солнышке и соперничая со снежинками, что кружили вокруг в тихом танце.
Единственная мысль, которая билась сейчас у нее в голове, была по-детски простой и незамысловатой: «Только бы мама с папой не узнали!»
С тех пор, как Ольга с мужем достроили дом, родители жили с ними, помогая с внуками.
Правда, теперь приходилось нянчить только Маришку, ведь остальные уже подросли и в няньках не нуждались.
Ольга невольно улыбнулась. Да уж! Странно выглядело бы, если бы семнадцатилетний Вадим или пятнадцатилетняя Вероника вдруг топнули бы ножкой, как Маришка, требуя маминого внимания и попросились бы на качели.
Старших детей Ольга видела теперь только вечерами, когда у тех заканчивался забег по спортивным секциям и репетиторам. Они вваливались в прихожую, шумные, румяные с мороза и наполненные желанием поделиться сразу всеми новостями дня.
И Оля спроваживала Маришку к бабушке и деду, чтобы уделить время старшим.
Номер этот проходил не всегда, ведь нахальная девица с именем, данным ей дедом, была так похожа на море, в честь которого оно было получено. Такая же капризная, сильная, непредсказуемая. Она могла быть тише воды ниже травы, плющом обвившись вокруг матери и слушая, о чем рассказывают брат и сестра. А могла залезть на колени к Вадиму, ухватить его за уши, заставив смотреть только на нее, и целовать в нос до тех пор, пока с превеликой любовью обслюнявленный братец не начинал со смехом отбиваться от этого урагана страстей.
С Вероникой этот номер не проходил, но Маришка и не пыталась его повторить, зная суровый нрав своей сестры. К Нике она пристраивалась «под крылышко», усаживаясь рядом на маленьком диванчике, стоявшем на просторной Ольгиной кухне.
– Обнять! – Маришка тянула к себе руку сестры и тут же получала то, чего так желала.
– Что, солнце? Соскучилась? – Ника целовала растрепанную макушку. – Я тоже! Неси расческу!
Только сестре Маришка позволяла делать себе прически и терпеливо сносила даже ненавистные разноцветные резиночки, которыми Ника перехватывала кончики крошечных пока косичек.
– Смотри, какая ты красивая!
Маленькое зеркальце, врученное сестрой, занимало Маришку на какое-то время, и Ольга получала долгожданную возможность поговорить со старшей дочерью.
Единственный, на кого Маришка была готова сменять общение с братом и сестрой, был дед.
Отца своего Ольга, как и все ее домочадцы, любила так, что описать это чувство словами не смогла бы, даже если бы захотела.
Не было на свете человека, который был бы ей настолько близок, кроме, разумеется, мамы.
– Ольча! Я тебе банку малинового варенья заныкал! Маменька сегодня наварила. Сказала, что на зиму, и убрала все в кладовку. Говорит, что это детям. А ты не дети, что ли?
– Пап! Спасибо! – Ольга шмыгала носом, пытаясь не расплакаться.
Что еще надо сорокапятилетней женщине, обремененной тремя детьми, большим просторным домом, юридической фирмой, поднятой ею с нуля, и двумя котами?
Ничего особенного.
Просто чтобы кто-то назвал ее маленькой, выдал бы банку любимого варенья и большую ложку. А потом сидел бы рядом, слушая о том, как прошел день, и балдел от того, что ты ешь это самое варенье…
Сколько Ольга себя помнила, так было всегда.
Руки отца в детстве, теплые и надежные… Когда летишь под потолок, счастливо визжа и даже не зажмуриваясь от страха, потому что точно знаешь, что тебя поймают.
Его укоризненный взгляд, когда ты тихонько, стараясь не звякнуть ключами и шепотом уговаривая замок щелкать потише, открываешь входную дверь, возвращаясь со свидания, и подпрыгиваешь от страха, обнаружив отца, сидящим в прихожей на низенькой скамеечке, которую он сделал когда-то для тебя.
– Оль, позвонить-то можно было? Мама с ума сходит…
И его утешающее ворчание, когда он уводил маму, готовую ругать тебя до утра, в спальню, напоминая:
– Сама молодая была? Была! Ну и чего ты теперь? Все хорошо с ней! Она умная девочка! Бед не натворит!
И первый опыт за рулем, когда ты, вылупив глаза, жмешь на педаль и где-то далеко, краешком сознания, ловишь отцовский насмешливый вопль:
– Ольча, забор!
И испуганный крик мамы… И хохот отца, который, отстегнув ремень, вываливается из машины:
– Лучший водитель Юга России! Олька, с тебя новая фара! Мать, борща нам! И покрепче! Стресс надо снять!
И сияющие от радости глаза, когда ты потрясаешь перед носом родителей первым полученным дипломом.
– Папка! Мы справились!
– Ты справилась, умница наша! Ты…
И скупые слезы, когда ты стоишь в свадебном платье перед ним, спрашивая, все ли в порядке, и подпрыгивая от волнения.
– Доча, лучше всех! Разве может быть кто-то красивее моей Ольчи? Нет! Тише ты! Не скачи и не реви! Тушь потечет…
И добродушное:
– Дайте деду внука! Вот оно – мое счастье! Третье…
– Пап!
– А что? Первое – мама, второе – ты, а третье – вот оно! Счастливый я человек, Ольча!
И нежность у кроватки внучки:
– Малюсенькая такая… Оль, а мне страшно…
– Пап, чего ты боишься?
– Я буду хорошим дедом?
– Лучшим! Можешь у Вадима спросить, какой ты.
– Он – парень! С ним проще…
И восторженный вопль подросшей Вероники:
– Дед! Смотри, какая рыба!
И крошечный пескарь, бьющийся в детских ладошках, превращается чуть ли не в акулу.
– Ничего себе! Вадим, смотри, какую рыбищу твоя сестрица поймала! Да еще и вытащила сама! Ай, молодец!
И крупная ссора с мужем из-за чьего-то глупого злого звонка. Непонятного и наполненного таким ядом, что жить не хотелось.
И снова отцовское:
– Не руби с плеча! Разберись сначала! Мало, что ли, завистников по миру ходит? Слишком лакомый вы кусок для таких, дочь. Семья хорошая, дети, благополучие. Кому-то это поперек горла, видимо. Вот и накапали тебе. А ты душу-то прибери. Да подумай головой, а не сердцем. Кому это надо и зачем. А потом сядь с мужем спокойно и поговори по-человечески. Если виноват – скажет. Такое не утаишь. А если – нет… Дочь, ты столько лет с ним прожила! Разве можно вот так сразу взять и поверить навету? Самой-то не стыдно? То-то же! Разберись. А если все так и есть, как тебе сказали, тогда я сам с ним поговорю.
– Пап, а может ты…
– Нет! – жестко и наотрез. – Вы между собой для начала должны сами разобраться. Так надо! Так правильно, дочь. Ведь вы поругаетесь, потом помиритесь, а заноза в сердце у нас с мамой останется. А как жить дальше с таким грузом? В этом вопросе чем меньше знают родители, тем крепче спят.
