соскучился. Давай, помогу тебе, – начинаю собирать в сумку пластмассовые формочки.
– Чези, Чези, – с улыбкой от уха до уха повторяет карапуз и отдаёт мне лопатку.
Когда мы заходим в небольшой палисадник около нашего дома, отмечаю про себя, что надо бы вечером полить цветы. Из-за жары розы поникли, а петуньи погрустнели. Роюсь в пляжной сумке в поисках ключей.
– Полина, – раздаётся за спиной мягкий грудной голос.
Сумка падает из рук. Кожа моментально покрывается мурашками. Сердце начинает колотится, как у загнанного зверя. Под мышками становиться сыро. В коленях слабость. Чтобы не упасть хватаюсь дверь. Оборачиваюсь, словно в замедленном кадре. Передо мной стоит Тейлор. Живой, здоровый, немного усталый, с редкой сединой, появившейся в волосах, но Тейлор. Это не галлюцинация. Не видение. И не обман зрения. Впадаю в ступор.
Столько раз представляла нашу встречу, а теперь, когда она произошла, в голове звенящая пустота. В сердце моментально вернулась дикая боль, от которой думала, что избавилась.
Джеймс подходит к крыльцу. Присаживается на корточки перед сыном. Протягивает ему руку.
– Привет, – хрипло произносит на английском. В глазах Тейлора стоят слёзы.
– Мама, мама, кто этот дядя? – ребёнок недоумённо смотрит на меня, вырывая своим вопросом из прострации.
– Это твой папа, сынок, – отвечаю, как во сне.
Джеймс
Три года назад я считал расставание с Полиной единственным правильным решением. Ровно до того момента, как узнал, что она беременна. Одно дело бросить любимую женщину, будучи уверенным в том, что она сможет построить новую, лучшую жизнь без меня. И совсем другое – отказаться от ребёнка.
Когда Ник сообщил новость о том, что я стану отцом, для меня словно перевернулся весь мир. Радость, безграничная эйфория – первая эмоция, которая захлестнула с головой. А вторая – отчаяние, смешенное с болью, от того, что не смогу быть рядом с Полиной и наблюдать, как у неё под сердцем растёт наш малыш. От того, что не смогу забрать её из роддома и поблагодарить за ребёнка. От того, что пропущу первые дни жизни славного карапуза. А в том, что он будет не иначе как славным, сомнений у меня не было. Не смогу выйти на первую прогулку со своим ребёнком, не увижу, как он делает первые шаги и не услышу, как произносит первые слова. Ведь три года назад, ситуация оставалась всё ещё критической. С появлением малыша ответственность возрастала вдвойне. Из-за своей работы я уже потерял дочь. Рисковать ещё одним ребёнком было бы верхом идиотизма.
Из Италии мне всё же пришлось уехать. Уилсон нанёс большой ущерб своей подрывной деятельностью. Когда Пола взяли под арест за сотрудничество с мафией, а потом отдали под трибунал, я выступал против него в суде. Поэтому, в целях безопасности больше года находился в программе защиты свидетелей. А потом улетел в Латинскую Америку, так как появились зацепки в деле по Эль Гордо.
– Можно войти? – спрашиваю Полину, лицо которой такое белое, как и её платье. У русской вид, словно она увидела призрака.
– С каких пор ты спрашиваешь разрешение? – неожиданно воинственным тоном отвечает девушка или правильнее сказать – молодая женщина.
За годы нашей разлуки Полина стала ещё красивее. Расцвела. Материнство определённо пошло ей на пользу. Преобразило, сделав более желанной.
– Малышка, я пришёл с миром, – произношу тихим голосом.
Русская берёт сына за руку и молча переступает порог дома. Так и не дождавшись приглашения, прохожу за ними.
Жильё встречает приятной прохладой. Обстановка очень простая, но в то же время уютная. В коридоре замечаю расписные керамические тарелки, украшающие стены. Я помню о любви Полины к гончарному искусству. Помимо своей воли окидываю взглядом гостиную на предмет признаков пребывания в этом доме мужчины. Но всё указывает на то, что любимая женщина и сын живут одни. Немного разбросанных игрушек придают трогательность комнате со стенами цвета слоновой кости. Светло-серая мебель с бирюзовыми подушками, циановые шторы, миниатюры с морскими пейзажами подчёркивают средиземноморский стиль интерьера. На полке стоит пара фотографий Полины с младенцем на руках. Ко мне подбегает собака. Обнюхивает и приветливо виляет хвостом.
– Ах ты, красавчик, тоже сюда переехал! Чез! Хороший парень, – треплю пса за ухом и глажу по голове.
Хозяйка дома никак не реагирует на мои слова. Она идёт в ванную, моет руки ребёнку, а затем отправляется на кухню, гремит там посудой. Полина не обращает на меня внимания даже тогда, когда я сажусь за обеденный стол и с восторгом наблюдаю за тем, как она кормит нашего сынишку.
– Я сам! – лепечет карапуз и, чудно держа ложку, пытается зачерпнуть ею суп-пюре.
– Джеймс, не балуйся! – строго говорит молодая мать. – Ты сейчас всё прольёшь.
От звука собственного имени прошибает ток по позвоночнику. Конечно, я знал, что Полина назвала нашего сына в мою честь. Но знать это одно, а слышать вживую – совсем другое. Прилив безграничной нежности и любви накрывает с головой. Не передать словами, насколько я благодарен русской за то, что она оставила ребёнка, несмотря на отсутствие каких-либо известий от меня.
Любуюсь идиллической картиной и понимаю, не зря приехал. Хочу вернуть Полину. Хочу жениться на ней. Хочу вместе растить Джеймса-младшего. Дать сыну всё самое лучшее, что только смогу.
После еды даже не взглянув в мою сторону, русская идёт укладывать малыша спать. Это хорошо. Нам о многом нужно поговорить. Терпеливо жду, пока хозяйка дома вернётся на кухню.
– Я убедила себя, что ты умер, – наконец, обращается ко мне Полина, прикрывая за собой дверь.
– Извини, что разочаровал,– криво улыбаюсь.
– А что мне оставалось? Лучше уж думать, что отец твоего ребёнка мёртв, чем считать его трусом, сбежавшим от ответственности.
– Я не сбегал. Просто так получилось.
– Угу. Конечно. Отличная отмазка, – скептически хмыкает Полина в ответ. – Зачем ты пришёл, Джеймс?
– Я не мог не прийти. Как только это стало возможным, сразу же сел в самолёт до Ираклиона.
– То есть ты знал, где я, и что у тебя есть сын, – констатирует русская.
– Сначала нет. Ник не должен был мне рассказывать о твоём местонахождении. Иначе я мог бы сорваться. Но потом шеф сказал, что ты беременна. К тому времени дело против Уилсона было в самом разгаре. Я проходил по нему как основной свидетель и не мог прилететь к тебе.
– Это всё, несомненно, прекрасно, но позвонить-то ты мог?
– Нет. Я был в программе по защите свидетелей.
– Сколько? Все три года? – Полина пытливо смотрит на меня.
– Чуть больше года.
– А где ещё два пропадал?
– В Латинской Америке.
– Так и знала, – презрительно фыркает русская. – И
