слегка помялся. — Я бы и звонить пока не стал. Пусть со стороны это выглядит странно… Да пусть кто угодно что хочет думает! Кроме меня там нет ни одного мага. Я бы не хотел подставлять их под удар.
— Девочки?
— Я хочу выяснить, жив ли папа, — Людмила нахмурилась, — но это нужно в Москву…
— Горыныч, может, ты? Заодно Гидру проверишь.
— Э, брат! — Горыныч слегка засмеялся. — Гидра, вместе с мамой, с детками и внуками давным-давно в надёжном месте! Немножко жалуются на холодный климат, но привыкнут.
— Ты их к себе перевёз, что ли?
— Конечно. Усадебку построил, туда-сюда. Но сопроводить девушку могу.
— Погодите, — Люда аккуратно, но решительно вклинилась в наш диалог, — господин Кощей говорил, что вы курс реабилитации не закончили, а папа сидит… должен сидеть в подвале. Винном.
Кош с Горынычем переглянулись.
— А давай-ка я схожу, — предложил Кощей. — Сразу на месте и посмотрю, требуется ли моё вмешательство.
— А я тогда со второй, — сразу поднял руку Горыныч, быстро сообразив, что места для подвигов кончаются.
— И я, — мяукнул Матвей, начавший подозрительно сливаться с окружающим пространством, — для поддержки.
— Тогда и я, — Сергей вопросительно взглянул на Звениславу, — для поддержки?
Та кивнула, но лицо её стало озабоченным, бровки нахмурились. Представляет, должно быть, неприятный разговор. Осталось дело за мной и Кузьмой.
— Ну, а мы с Кузьмой в Москву тогда. Неспокойно там, всё же. Вдруг бандиты…
— Так и я тогда с вами! — Иван полуобернулся к Людмиле. — На случай встречи с бандитами я вам как раз пригожусь!
— Тогда не будем тянуть время, — подытожил Кош. — Драгомировы у нас где?
— Насколько я поняла, Московский особняк оставлен и, вероятно, разбит. Давайте в Рязань, там у нас большая усадьба. Там, скорее всего, и родственнички.
— Горыныч!
— М?
— Не дурить! Двоих молодых людей тебе доверяем! Сергея и себя для начала невидимостью прикрой-ка.
— А Матвея что — не надо?
— Матвей сам справится. Если всё тихо-мирно обойдётся, так под тенью и проходите. Всё, пошли! — но, как только за первой группой закрылся портал, Кош обратился к Ивану: — Будь осторожен с даром, Ваня. Некоторым сносит голову напрочь. Человек не может ни о чём думать — только перерождается и перерождается заново. Я таких в Великую Магическую навидался. А ресурс у фениксов тоже конечен.
— Насколько? — напряжённо переспросил Иван.
— Если говорить о конкретных цифрах… Около двухсот перерождений. Когда чуть больше, когда чуть меньше.
На этой суровой ноте мы направились в разбитую Москву.
К РОДНЫМ ПЕНАТАМ
Москва на всех нас произвела удручающее впечатление. Целые кварталы были разрушены. На развалинах кое-где стояли заграждения и даже охрана, другие потихоньку разбирали подозрительные личности. Редкие устоявшие особняки не могли похвастаться своей полной сохранностью. То пристрой снесён, то часть этажей обрушена, а то и вовсе посреди фасада огромная дыра.
Особняк… вернее даже, дворец Шаховских стоял вплотную к Башне Четырёх Стихий. Бывший дворец, потому как, похоже, в Башню целились особо, но её защиту пробить не смогли, зато особняк практически сравняли с землёй, за исключением самого дальнего от башни флигеля.
Людмила закусила губу и быстрым шагом направилась туда. Что удивительно, площадь вокруг остатков руин чистенькая была, словно выметенная.
— Зря вы туда идёте, господа хорошие, — окликнул нас неряшливого вида мужичок, роющийся в обломках соседней ограды.
Люда резко остановилась и требовательно спросила:
— Это почему⁈
— Винишком вы там всё одно не разживётесь, а головы сломите. Уж поверьте, сколько раз и Болотниковские приходили, и всякие лихие команды. Без толку! Вроде тихо-тихо, а только сунься! Как шарахнет!
— Да что шарахнет, милейший? — нетерпеливо переспросил Кощей.
— Да не «что», а «кто»! Князь-от в подвале заперси! Пьёт и воюет с кем ни попадя!
— А! — Люда вскрикнула, крутанулась на каблучке и побежала к известному ей входу.
— Щиты! — крикнул Кош, кидаясь следом.
Да и так понятно, что щиты. Собственно, у меня с самого начала эти щиты были заготовлены, за шустрой княжной угнаться бы…
Первым Люду догнал Кузьма. Ему для этого пришлось-таки перекинуться в меч. Стальная молния мелькнула мимо нас и успела вырасти перед княжной защитной полусферой, когда из окон подвала ударил воздушный кулак. Вот что тут так здорово тротуары подметает! Пришлось остановиться и переждать — то ли у Людочки папа по части воздуха сильно талантлив, то ли на него выпивка так усиливающе действует. Мы сгруппировались за Кузьмой.
— Вход где? — громогласно спросил Кош испуганно хлопающую глазами девушку, перекрикивая вой ветра.
— Но почему?.. Как же он меня не узнал?
— Да он тебя сто раз уж похоронил! — воскликнул Иван. — Ты для него — нежная девочка! А тут бежит кто-то в военной форме. Вдруг диверсант?
Люда шмыгнула носом и вытерла глаза тыльной стороной ладони.
— Вон там вход, за львом!
— Это разве лев?
— Лев. Голова отбита.
— Пошли, — прервал Кош искусствоведческие споры и поставил короткий портал. Мы все юркнули в него, и третий удар князя Шаховского шарахнул почём зря.
Дверь оказалась заперта, и раздражённый Кош щелчком пальцев превратил её в серую пыль.
— Где вход в подвал⁈ Люда⁈
— Сюда, сюда! Четыре пролёта…
В подвале гремело. Похоже, папаня Шаховской не понял, что против окон уже никого нет, и продолжал крыть по площадям.
— Кузь, отвлеки его, что ли?
Кузьма мелким силуэтом метнулся вперёд, между бочками и стойками. Сильно нетрезвый мужской голос вскрикнул и принялся многоэтажно материться. Далее последовал грохот, звон стекла и торжествующий пьяный вопль.
Мы прибавили ходу. Длинноногий Кош успел выскочить первым и ответить на выпад Шаховского встречным сонным заклинанием. Хотя самого Кощея тоже сдуло. А он уж, отлетая, зацепил нас.
— Папа! — завопила Люда, выбираясь из-под защитников, и бросилась к неподвижному телу.
— Он просто спит, — несколько брюзгливо кинул ей вдогонку Кош.
— Люда! — Иван бросился за своей, надо понимать, пассией.
— А Кузя где⁈ — я зашарил глазами.
— Экие вы все нервные, — с осуждением сказал Кош. — Чаю вам пришлю успокоительного. Вон он твой Кузя, из штукатурки в потолке выколупывается.
Я сразу успокоился и благодушно ответил:
— Напьёмся мы твоего чаю и будем на всё с умилением взирать,
