Наиль же приезжает, такие деньжищи привозит — ты не паникуешь.
— Так то Наиль. А то — ты!
— И что?
— Не могу, волнуюсь я.
— А ты не волнуйся, — я привалилась к её мягкому, тёплому боку. — Я, баба, решила. Я писателем буду. Вот накоплю денежек, купим дом в деревне, будем там огород садить, курочек заведём — классно, да? Они нам яички будут нести.
— А зимой этих курочек куда денем? — усмехнулась бабушка.
— Как куда? Тёплый сарайчик им сгоро́дим. Маму замуж выдадим, пусть в городе работает, а мы с тобой в деревню, а?
— Так в деревне-то воды нет, таскать с колонки надо. Туалет на улице…
— Ну, не-е-ет, баба. Это же каменный век. Мы с тобой всё по-другому сделаем.
И я начала рассказывать бабушке, как здо́рово мы будем жить в деревне. Скважину пробурим, туалет с септиком организуем, отопительный котёл… Бабушка слушала меня, как сказку, и потихоньку успокаивалась.
— Да-а, в таком доме я бы жила…
— Будешь! Я тебе обещаю! Самовар тебе куплю электрический и телевизор цветной. И подушек пуховых целую горку с кружевной накидкой! — я знаю, она такое любит.
После обеда пришла телеграмма. Мама сообщала, что прилетит сегодня, после шести часов. Прилетит!
— Поехали маму встречать? — оживилась я.
— А деньги как оставим? — снова испугалась бабушка.
— А деньги спрячем.
И я спрятала. Сто рублей оставила на расходы, а полторы тыщи прикуркулила. Не скажу вам, куда. Вдруг вы где-нибудь проболтаетесь, и все будут знать, где я деньги прячу.
Отправились мы с запасом. Долго добираться-то. Сорок четвёртого мы не дождались, поехали на двойке, на рынке пересели на двадцатку. Огненно-красный лиаз бодро тарахтел, отчаянно пах бензином и подкидывал нас на каждой кочке. Я резкие запахи с трудом переношу, еле доехала.
Здание аэропорта стояло такое непривычно-маленькое. Зато знаменитые берестяные панно, которым в новом здании места не найдётся, ещё радовали глаз. И никаких рамок-металлоискателей. Про них, поди, даже и сотрудники портовские никогда не слыхали.
Вокруг не сказать, чтоб прямо тесно, но для нас двоих народу было всё же многовато. Мы с бабушкой озирались, не очень понимая, откуда надо будет встречать прилетевших. И, главное — когда. Очень глупо будет, если мы прождём маму — и разминёмся с ней. Объявили посадку на какой-то рейс, и с рядов серебристых кресел, установленных на втором этаже большим квадратом, народ как ветром сдуло. Разом стало свободнее и спокойнее.
— Ты садись-ка посиди, — показала я бабушке на кресла, — а я табло посмотрю.
— А потеряешься?
— Куда я потеряюсь-то? Вон оно, ты ж меня видеть будешь.
— Ну, иди.
Я пошла к большому чёрному прямоугольнику, испещрённому рядами зелёных букв и цифр. Тэкс. Вижу Улан-Удэ. Где у нас вылет, где прилёт? Это вообще время наше? Или Московское? Или (такое тоже вероятно) Улан-Удэнское? При виде подобных таблиц на меня неизменно нападает совершенно дебильный ступор.
И тут я увидела знакомое пальто. Просто тумблер щёлкнул! И сапоги. И шапку ондатровую. А особенно усы! На заднем плане промелькнула мысль, что, возможно, я просто автоматически выделяю двухметровых мужиков с усами. С другой стороны, на Вовку он совсем не похож. И усы у него другой формы и пшеничные.
— Здрассьте! — радостно брякнула я.
— Здравствуйте, — немного удивлённо ответил дядька.
— Вы меня не помните? Вы мне статью помогали на почте отправить.
— Точно, было дело! Ну, и как — напечатали?
— А как же! Мы с мамой вообще молодцы. Мы за этот год уже раз семь напечатались.
— Надо же! А какая тематика?
— Физкультура и спорт. Мама у меня учительница физкультуры. Очень красивая, кстати. А вы женаты?
Могу-могу. Я же мелкая. Спишут на детскую наивность.
— Ищешь себе нового папу? — дядька сложил брови домиком, но такой настрой нам не очень нужен.
— Не-ет. Папа у меня есть. Шикарный папа, всем бы такого. Но у папы уже есть новая жена, прекрасная женщина, Ольга Владимировна. А у мамы пока никого нет, и это меня до крайности удручает.
Тут он засмеялся.
— Какая вы, однако, интересная барышня!
— Да и вы интеллектом не обделены, иначе я бы с вами и разговаривать не стала, — дядька удивлённо поднял брови. — А хотите, я угадаю, кем вы работаете?
Я поняла, что́ мне показалось тогда смутно знакомым. Неуловимый отпечаток, накладывающийся на всех, кто связан с этой службой. Нечто почти мистическое.
— Предположи́те, — заинтересовался он.
— Вы авиадиспетчер. Второй вариант — возможно, авиаинженер, но это менее вероятно.
— Авиадиспетчер, действительно, — он даже оглянулся, словно ожидая увидеть кого-то, кто мог бы подсказать мне правильный ответ.
— Ну, вот видите!
— А как вы узнали?
— Я просто наблюдательная. Писателю положено.
— А вы писатель?
— Точно. Нераскрытый литературный гений. Можете взять у меня автограф и в будущем выгодно его продать, — я засмеялась. — Я шучу. Просто музею пода́рите — и всё.
Теперь дядька засмеялся тоже.
— Так что на счёт брачных уз? — да-да, я помню незакрытые хвосты тем.
— Имел неудачный опыт, — серьёзно ответил он. — В прошлом.
— А дети у вас есть?
— Детей, к сожалению, нет.
— Оля! — возмущённый бабушкин голос раздался совсем близко. — Ты почему с незнакомыми людьми разговариваешь?
— Это, баб, не совсем незнакомый. Это наш сосед по микрорайону, однажды он выручил меня на почте.
— Евгений, — дядька слегка поклонился бабушке.
— А это — моя бабушка, Раиса Хасановна, — культурно представила её я. — А я — Оля. И мы будем вам крайне благодарны, если вы поможете нам извлечь из этой невнятной таблицы информацию о прибытии самолёта из Улан-Удэ.
— А вы тоже ждёте рейс из Улан-Удэ? — удивился он.
— Да. Мама прилетает с сессии.
— А я его же жду, мне должны передать посылку!
— Совпадение? Не думаю! — сказала я таинственным голосом.
— А скоро прилетит-то? — тревожно спросила бабушка. Не любит она неопределённости.
— Через двадцать восемь минут должен, — ответил Евгений.
— А вы в Юбилейном в каком доме живёте? — светски спросила бабушка.
— В двадцать пятом.
Так они начали беседовать о всяком, а я стратегически прогуливалась вокруг, хотя ждать мне уже, честно говоря, надоело. Мысли мои циркулировали вокруг вот этого Евгения. Не самый худший вариант. Человек, готовый прийти на помощь оказавшемуся в затруднительном положении ребёнку и развлекать разговором чужую бабушку… Диспетчер, опять же. Даже в самые жёсткие годы они не бедствовали. Если вдруг богатенькие капиталисты не хотели платить диспетчерам адекватные (по мнению работников) деньги, они (диспетчера) просто переставали принимать самолёты. Действовало молниеносно. Ещё бы не действовать. Иркутский аэропорт очень сложный, здесь особая квалификация нужна. Можно сказать, высший пилотаж.
Внезапно над головами разразилось нечто пронзительно-квакающее.
— Наш? — с надеждой спросила я.
