хозяин нищему в отпет:
«При доме нет ручья и речки нет!»
Что нищий ни просил, хозяин ловкий
Во всем ему отказывал с издевкой.
И нищий в дом, скупому на беду,
Вошел большую справить там нужду.
Хозяин крикнул: «Что творишь, пришлец?»
Ответил нищий: «Зря кричишь, скупец!
Когда твой дом столь пуст, то он годится
Лишь для того, чтоб в нем опорожниться!»
Рассказ о некоем вольном, на чье выздоровление лекарь не питал надежд
К врачу больного привело несчастье:
«Пощупай жилу на моем запястье,
Поскольку всем известно, что она
Незримо с сердцем соединена!»
Нащупал лекарь на запястье жилу
И понял: не вернуть больному силу.
Болезнь его, кто ныне еле жив,
Уйдет, лишь смерти место уступив.
Все ж врач сказал: «Чтоб вышла хворь из тела,
Все делай, что б душа ни захотела.
Чтоб те желанья, что ты поборол,
Тебе не принесли бы новых зол.
Всяк должен быть в своих деяньях волен,
Кто столь тяжелою болезнью болен.
В сих случаях леченье это, брат,
Предписывает и святой аят».
Сказал больной: «За мудрое леченье
Пусть на тебя сойдет благословенье!»
А сам пошел вдоль берега реки,
Блаженствуя болезни вопреки,
Отдавшись прихоти своей на милость,
Чтоб дверь здоровья, может быть, открылась.
Меж тем какой-то суфий у воды
Лик омывал, не ведая беды.
И наш болящий на его затылке
Остановил свой взгляд не без ухмылки.
И, подчинись желанью своему,
Решил влепить затрещину ему.
Больной шептал: «Дано мне предписание,
Чтоб я свое не подавлял желанье.
Я, повинуясь мудрому врачу ,
Все должен делать, что ни захочу!»
И потому, собрав остаток сил,
Он суфию затрещину влепил.
Воспрянул суфий, яростный и злой,
Чтоб отплатить обидчику с лихвой,
Но вдруг, увидев, сколь бедняга хил,
Намеренье свое переменил.
Тот суфий, хоть владел им лютый гнев,
Сдержал себя, последствий не презрев.
Знай, погибает поздно или рано,
Кто зрит приманку и не зрит капкана.
Умей увидеть, если ты мудрец,
Не столь начало дела, сколь конец.
Подумал суфий: «Этот дурень хилый
Помрет, когда его ударишь с силой.
Хоть я и прав, творя святую месть,
Пожалуй, лучше на рожон не лезть.
Пусть ныне мне терпенья власяница
Поможет ярости не покориться!
Я прав, когда отмстить ему хочу,
Но за убийство предают мечу».
И с неостывшей злобою в груди
Больного суфнй потащил к кади.
Истец волок ответчика без страха,
Ибо он знал: судья — весы Аллаха.
Он думал: «Пресекающий вражду
Рассудит нас, а я того и жду.
Судья, чья справедливость столь желанна,
Загнать в сосуд способен и шайтана.
Спасает он от лживости людей
Весами справедливости своей.
Когда ж судейские весы неверны,
Беда и горе тем, что правоверны».
Иначе думать суфий и не мог,
Когда к судье обидчика волок.
«О судия, сие исчадье зла
Ты посади с позором на осла.
Чтоб не прошла ему обида даром.
Приговори его ко ста ударам.
А если от того сойдет он в ад,
Не мы, а сам он будет виноват!»
Ответствовал судья, нахмурив лик
«Ты не представил никаких улик.
И думать я готов, что обездолен
Не ты, а он, которой тяжко болен.
Чего ты хочешь, иск свой предъявив
Ответчику, который еле жив?
Тебе, о суфий, я скажу, как брату:
Лишь тот, кто жив, подсуден шариату.
А мертвеца не судит шариат,
Хоть был при жизни он и виноват!
Судить каменья — не моя забота,
Коль упадут случайно на кого-то.
Ты погляди внимательно, истец,
Кого привел ты, тот — полумертвец
Полуживому требовать отмщенье
Еще бессмысленней, чем биться с тенью.
Как мне карать и на осла сажать
Того, кому лишь кладбище под стать?
Кто ж грузит не поленья на ослов,
А только холст с изображеньем дров?»
Ответил суфий: «Верить ли мне слуху,
Выходит, прав он, дав мне оплеуху?»
И тут истца, что тяжбе был не рад,
Судья спросил: «Ты беден иль богат?»
Ответил суфий, вздевши к небу длани:
«Четыре медяка в моем кармане!»
Судья сказал: «Из них, пожалуй, два
Отдай тому, который жив едва.
Пусть купит он еды, чтобы лепешка
Больного подкрепила хоть немножко!»
Покуда суфий вел с судьею спор,
Больной вперял судье в затылок взор.
Его дразнил загривок вожделенный,
Которым обладал судья почтенный.
И, раб желанья, из последних сил
Он и судье затрещину влепил.
