куртки, какая была той ночью на Сайласе Мундте, с такими же мотыльками, выжженными на рукавах. Хотя лица их оказались довольно чистыми, одежда имела грязно-розовый оттенок марсианской пыли, въевшейся в ткань. Должно быть, ее не стирали уже много лет. Нечистоплотность этих людей меня не удивила.
Джо кивнул на пустое место рядом с собой:
– Присаживайся.
– И не подумаю.
– Ну, как хочешь.
Живот у меня сводило от голода, а кожа шла мурашками от холода, но я скорее провалилась бы сквозь землю, чем приняла гостеприимство этих людей. Я нашла себе место под фонарем и села, глядя в один из темных коридоров, уходивших вглубь скалы.
Остальные переговаривались между собой; мое отделение их нисколько не тронуло. Меня это необъяснимо задело, хотя одиночество мое было добровольным. Я ненавидела их за то, кем они были и что сделали с моим отцом и со мной, и все же хотела, чтобы они приняли меня в свой круг, накормили ужином и заверили, что в той темноте, в которую я устремляла взгляд, нет никаких кошмаров. Никаких тайн. Только любовь, тепло и твердая, понятная земля.
Что-то зашевелилось в пустой глотке тоннеля – какая-то тварь, поднимавшаяся из холодного сердца этой пещеры. Она обернулась Сайласом Мундтом, который остановился на границе света и посмотрел на меня; его зеленые глаза отражали свет, будто кошачьи. Я уставилась на него в ответ. Он взглянул на других, еще не заметивших его. И улыбнулся мне; в тот момент уязвимости я была этому рада. Кажется, я не стала улыбаться в ответ. Но и не отвергла его улыбку, и, возможно, Сайлас понял, насколько это было важно.
Он подошел к остальным, и они поприветствовали его и освободили для него место у лампы.
Сайлас его не занял. Вместо этого он наполнил бобами две жестяные кружки, взял пару ложек и сел рядом со мной под фонарем.
Я была замерзшей, и голодной, и вымотанной, и с благодарностью приняла его подношение. Мы поужинали вместе.
Сайлас поставил опустевшую кружку на землю рядом с моей.
– Итак, – заговорил он наконец. – Ты пришла меня убить?
Произнесенные вслух, эти слова звучали нелепо. Я вспомнила, как еще недавно намеревалась уничтожить это место и всех, кто его населяет. А теперь, оказавшись здесь, приняла гостеприимство этого человека. Я слишком устала, чтобы думать о чем-то другом.
– Ты знаешь, зачем я пришла.
– Нет, не знаю. Я знаю, что не убил твоего отца, и не могу понять, какой еще у тебя может быть повод. Ты злишься, что я забрал мясо?
– Ты украл цилиндр моей матери. Я хочу его вернуть.
– О. – Он ковырялся в зубах ногтем и, похоже, о чем-то размышлял. – Насколько я помню, ты говорила, что твоя мама на Земле. Что на этом цилиндре – запись? Слепок личности?
– Запись. – Мне не нравилось, что он говорит так бесстрастно. Это лишало происходящее значительности. – Это все, что у нас от нее осталось. По крайней мере до тех пор, пока она не вернется.
– Послушай себя. Никто уже не вернется, маленькая девочка. – Сайлас подобрал с земли камень, повертел его в руках. – Впрочем, думаю, ты это понимаешь. Наверное, поэтому ты сюда за ним и пришла.
– Ты мне его отдашь?
Вместо ответа он указал на людей, сидевших вокруг обогревательной лампы:
– У меня строгие правила насчет того, кого сюда можно пускать. Я славлюсь тем, что очень жестко требую их соблюдения. Салли вход разрешен, Джо – нет. И даже Салли может приходить только по особым случаям. Ты понимаешь, что подвергла их опасности, притащив сюда?
– Я никого не тащила. Джо Райли сам влип в эту историю, связавшись с тобой. А если ты думаешь, что кто-нибудь может куда-нибудь затащить Салли, ты не слишком хорошо ее знаешь.
– Не-а. Я знаю ее лучше твоего. На словах она суровая, а в душе – мягкая. Ты ей, должно быть, нравишься. А вот Джо… Джо всю свою жизнь занимается тем, что ему не по уму. Поразительно, что мы столько времени думали, будто наша возможность убраться из этой здоровенной красной могилы зависит от такого человека.
– Что ж, хоть в чем-то наши мысли сходятся, – сказала я. – Ты собираешься их наказать?
– Нет. Это все уже в прошлом. – Он смотрел на камень, снова и снова переворачивая его в руке. В свете фонаря поблескивали маленькие зеленые вкрапления – Странность. Должно быть, все здешние пещеры были ею пронизаны. Культисты не вдыхали ее измельченную пыль, как те, кто работал в шахте, но в этом кратере она была повсюду.
– Ладно, – сказал Сайлас. – Я верну тебе цилиндр завтра.
– Нет. Он нужен мне сейчас.
– Это бессмысленно. Ты все равно не сможешь отсюда уйти до утра. Снаружи слишком холодно, а те боевые Автоматы, что вас преследовали, все еще здесь.
– Что они вообще такое?
Сайлас на мгновение задумался, а потом перебросил мне камень. Я поймала его.
– Ты знаешь, что это?
Я понимала, что он имеет в виду зеленые прожилки.
– Это Странность.
– И почему же, по-твоему, ее так называют?
С учетом всего, что я повидала за последние несколько дней, его вопрос показался мне абсурдным.
– Потому что она притягивает призраков. Потому что из-за нее у людей меняется цвет глаз, а сами они сходят с ума. Становятся злыми.
Какое-то время он просто смотрел на меня. Я заметила, что Салли и Джо время от времени бросают в нашу сторону взгляды. Подозреваю, то, что я мило беседую с Сайласом Мундтом, поражало их не меньше, чем меня саму.
– Нет, – сказал он наконец. – Ничего такого она не делает. Ну, кроме цвета глаз. Тут не поспоришь.
– Я сама все это видела, – ощетинилась я. – В Дигтауне из-за нее все с ума сошли. Они переселяются под землю!
– Тебе кажется, что ты это видела. На самом деле ты видела, как с нами пытается общаться Марс. – Сайлас потянулся к камню, провел по его полоскам перепачканным в пыли пальцем. – Странность – это мысли Марса, – сказал он. – Это сны Марса. Вот эта маленькая прожилка может быть желанием любви, а может – воспоминанием о барже, сплавлявшейся по реке десять миллионов лет назад. Она может оказаться мечтой о Земле.
Мне хотелось разозлиться из-за того, что он несет такую чушь, но я не злилась. Не могла. Я была уставшей и напуганной, и это сделало меня уязвимой для его причудливых теорий. Я слушала.
– Мы называем ее Странностью, потому что она – нечто новое. Нечто такое, чего мы не понимаем. Но она не нова. Она стара. Это сознание Марса,
