меня чуть менее, чем мертвецом, и куда более потерянным для жизни, чем умирающий. Согласитесь, что у меня уже не осталось времени для дальнейших уговоров. Выслушайте меня в спокойной уверенности, что Педро Кастель, с кем вы познакомились и кого отвергли, больше не будет надоедать вам.
Итак, наши действия по отношению друг к другу. Вы приехали на острова с предубеждением, которое делает вам честь, то есть готовы были ненавидеть все, что здесь вас окружало. Со своей стороны, я нуждался в сотруднике. Боли, терзавшие меня в последние годы, усилились, и я понял, что жить мне осталось недолго.
Я нуждался в человеке, способном передать найденное мной обществу. Я мог сам поехать во Францию, но прежде следовало подать в отставку, дождаться, пока ее примут и прибудет тот, кто заменит меня. Я не знал, продержусь ли столько времени. Вскоре мне стало известно, что в колонию приезжаете вы, что я заполучу себе в помощники автора монографии о «Кодексах Олерона». Прошу вас, вообразите, какое облегчение я испытал, какое ликование и нетерпение меня охватили. Я ждал вас с надеждой, повторяя: это человек высокой культуры; одиночество и неодолимое притяжение моих открытий соединят наши души.
Потом я понял, что могут возникнуть трудности. Было необходимо ставить опыты, подразумевавшие безразличие к человеческим законам и даже к жизни отдельных людей или, по крайней мере, основанные на окончательном убеждении в непреходящей ценности моих открытий. Я знал, что вы – человек высокой культуры. Согласитесь ли вы на подобные эксперименты? Хватит ли моей жизни, чтобы убедить вас?
Итак, я ждал вас со вполне оправданным трепетом. Этот трепет, необходимая скрытность и ваше предвзятое отношение ко всему, что творится на островах, вызвали у вас отвращение. Напрасно я старался это побороть. Смею заверить, что сейчас я чувствую к вам живейшую неприязнь. Будьте также уверены, что если я поручаю вам передать миру мое открытие и оставляю вам часть своего имущества, то лишь потому, что у меня нет выбора.
Де Бринон не в состоянии передать открытие. Он справляется с ручной работой, я его научил; уместно его использовать в первых преображениях, но Де Бринон болен. Рассмотрим Борденава: будучи поселенцем, он не может покидать колонию. Борденав – человек подневольный, его никто не станет слушать. Я мог бы доверить изобретение друзьям, которые есть у меня во Франции. Но пока письмо туда дойдет, пока они примут необходимые меры – что может случиться? Что может произойти с доказательствами моих утверждений, с моими доказательствами из плоти и крови? Мое изобретение имеет непреходящую ценность – и вы вскоре убедитесь в этом, – и чтобы оно не пропало, у меня нет иной альтернативы, как только оставить его на вас. Рассчитываю, что и у вас не будет выбора, как только принять поручение, даваемое против воли.
Я надеялся, что располагаю временем, но вскоре убедился, что нужно срочно принимать решение. Боли усиливались. Я отправил вас в Кайенну, чтобы вместе с продуктами и прочими припасами, которых уже не хватало в тюрьме, вы привезли обезболивающее, тогда я забыл бы о страданиях и мог работать. Или господин Лейтао действительно не имел лекарств – в это трудно поверить, – или вы не пожелали их привезти. Боли стали невыносимыми, и я решился сделать тот шаг, который по соображениям морали заставил совершить осужденных Марсильяка, Фавра и Деложа. К тому же шагу, по соображениям морали, основанным на изрекаемой вами откровенной лжи, я попытался принудить вас. С того момента я из человека науки превращусь в предмет науки. Я уже не буду испытывать боли и стану слышать (до скончания времен) первые такты «Симфонии ми минор» Брамса.
К письму прилагаются объяснение моих открытий, методы их применения и распоряжение относительно моего имущества».
Неверс перевернул листок и на следующей странице прочитал:
РАСПОРЯЖЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ИМУЩЕСТВА
«На Чертовом острове, пятого числа апреля месяца 1914 года… Если правительство Франции удовлетворит одно из прошений (а и б), излагаемых ниже, десятую часть моего имущества следует вручить как вознаграждение за оказанные услуги лейтенанту флота Энрике Неверсу.
а). Я, губернатор колонии, и заключенные Марсильяк, Делож и Фавр до самой смерти должны оставаться в этих камерах под присмотром отпущенного на поселение Борденава, пока тот жив, а потом – смотрителя, которого сам назначит, чтобы он неукоснительно соблюдал инструкции, оставленные мною упомянутому Борденаву.
б). Я, губернатор колонии, и заключенные Марсильяк, Делож и Фавр должны быть перевезены морем, в четырех каютах, расписанных так же, как эти камеры, во Францию, а там помещены в дом, который следует построить в моем поместье Сент-Бре. В доме следует устроить такой же двор, как в этом корпусе, и четыре камеры, идентичные тем, в каких мы сейчас обитаем.
Если какое-либо из этих условий будет принято, расходы следует покрыть из оставшихся девяти десятых моего имущества; средства следует вложить в…».
Далее следуют указания для росписи потолка в камерах (отмечаю: на острове камеры не имеют крыши), рекомендации для смотрителя, угрозы в адрес правительства (в случае, если оно не примет ни одно из условий, он напыщенно высказывается насчет «ответственности перед потомством…»); и таинственная финальная фраза: «Если после смерти всех нас, включая Борденава, останется что-либо из моего имущества, следует вручить это Р. П. А.». Что означают эти инициалы, – загадка, которую я не сумел разрешить; адресую ее любезному читателю.
XLIX
Неверс объявляет, что не лишенный самолюбования стыд и практически неудержимое раскаяние (в том, как он вел себя с губернатором) помутили ему рассудок, и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы уяснить себе смысл этих вводящих в изумление страниц. Он признает, что примерно на четверть часа выпустил губернатора из виду, но не настолько, по его уверениям, отвлекся, чтобы не заметить, как появился и вышел преступник. Его заверения я принимаю, ведь чтение, его занимавшее, не было столь увлекательным, да и вообще, если не считать чтения романов, люди редко полностью отвлекаются от реальности. Значит, мы готовы разделить убеждение Неверса в том, что никакое сильное впечатление не отключило его чувства в то время, пока он читал распоряжения относительно имущества Кастеля. То, что произошло позднее, относится к категории засвидетельствованных событий: свидетель либо лжет, либо обманывается, либо говорит правду. Только проследив логику всех его заявлений, можно выбрать одно из трех.
Неверс утверждает, будто услышал сдавленные стоны. Был момент, когда он уловил их неосознанно, и другой, когда начал к ним прислушиваться. Эти моменты, четко различимые умом, сменили друг друга быстро. Когда он поднял голову, губернатор стоял в той же позе, что в самом начале, только пошатывался, вытянув руки вперед. Неверс подумал, что каким-то невероятным образом губернатору хватило времени поменять позу и заметить его. Уж не от ужаса
