деле упырь какой и к тому же голодный. Но дед только сыто улыбнулся, комкая в кулаке обертку.
— Что вы такое выдумали, Александр. Как это возможно, — тон его странно нежный, немного удивленный туманил сознание, так, что глаза на лице казались темными пятнами и весь его облик повинуясь неизвестному закону физики расплывался в глазах смотрящего, превращая фигуру в живую субстанцию, вроде шаровой молнии.
Через пару секунд морок сгинул, но чувство глубинного ужаса застряло в груди и теперь саднило, как содранная коленка. Казалось, еще шаг и Саня опрокинется в бездну тайн необъяснимой, ошеломляющей антиреальности.
— И все же я хочу знать… — мрачно настаивал он, понимая, что теперь самое время и место отменить все многоточия в их истории.
— Клянусь, я сам не понимаю. Через сто лет обнаружил, — воскликнул градоначальник и, вскакивая распахнул провалившийся рот, щелкая по единственному рубиновому клыку пальцами. — Мне тогда под Армавиром оставшиеся зубы повыбивали братцы-солдатики. А с этим я уже через сто лет очнулся.
Саня почувствовал как заныла пустая десна, там где еще недавно жил клык. Осторожно ощупав провал языком и, не обнаружив никаких признаков роста нового зуба, он успокоился. Потерянный при схватке за сапоги резец был единственным выбывшим из строя его ровных и крепких собратьев.
— Напугать я хотел его, вернее себя… — с недоумением продолжил Артюхин, — … чтобы не в склепе на старости лет квартировать, а в Ницце, к примеру, — снова присаживаясь рядом оправдывался дед. Его костлявые пальцы нервно комкали обертку. Сосредоточенное лицо застыло в выжидающей гримасе. Лишь глаза изредка косили на собеседника: верит или нет.
«Складно поёт», — рассудил Саня. Он не так, чтобы верил, но прислушивался, пытаясь уловить фальшивые ноты в ариозо генерал-губернатора.
— А он меня сюда… вернее я… — Артюхин, с досадой бросил бумажку под ноги.
— Так вам вроде тут все нравится. Сами сказали.
— Это так. Если со склепом сравнивать, а если с отелем на побережье…
— Ну не вечно же вам тут сидеть.
— Как знать…
— Может мне вам зуб выбить? — предложил Саня, похлопывая губернатора по сутулой спине. — Или вы вечно жить собираетесь в дурке? Хотите призраком «скворешни» стать?
— Какой «скворешни»?
— Этой. — Он махнул рукой за спину. — Это у вас дом призрения душевнобольных, а у нас психиатрическая больница имени Скворцова-Степанова. По простому «скворешня». Дурдом, короче.
Дед молчал, но как-то враждебно. Саня физически чувствовал нарастающую в нем злобу, вот только не понимал к кому или чему. Колокольный перезвон встряхнул губернатора. В его темных глазах отразилось солнце. Артюхин зажмурился и передвинулся в тень.
— Расскажите мне про мадам как ее там…
— Домински, — услужливо подсказал дед, лицом преобразившись от одного имени странной знакомой, так будто был тайно в нее влюблен.
— Кто она?
— Дама сердца.
— Чиво? — не поверил ушам Санек. Похоже генерал-губернатор либо спятил, либо врет, либо… сам такая же нечисть. Других вариантов он не находил.
Артюхин, все это время не смотревший на собеседника, неожиданно развернулся к нему и возмущенно глядя в насмешливое лицо припечатал:
— Вы хотите сказать, что она не в вашем вкусе. Понимаю. Но для меня нет прекрасней на свете!
— Так она же… — он попытался подобрать слова, чтобы не сильно обидеть влюбленного, но ничего кроме «трупак ходячий» на ум не шло. В последний момент нужное слово все-таки слетело с языка, только губернатор все равно не понял кто это.
— Зомби? — переспросил удивленно Артюхин.
— Короче, ваше дело кого любить. Как говорила моя бабка: кому и свинья невеста.
— Я не понимаю вас, Александр. Да, грешен. Жене изменял. Она у меня добрейшей души человек, но красоты Бог не дал. А я всю жизнь к красоте стремился…
— То есть эта мадам по вашему красивая?
— Необыкновенно… — закатив глаза с какой-то томной негой прошептал дед Артюхин. С тем, что «необыкновенно» Саня спорить не стал. Да и странно чему-то удивляться, если сам увяз по макушку в непонятном бэд-трипе.
— А зуб? Зуб у нее такой же. Я видел. Что скажете?
— Не может такого быть, вы что-то путаете, Александр.
— Ничего не путаю, она мне улыбалась… Зуб у нее рубиновый и мухи…
Воспоминания фантомной болью цапнули сердце. А вдруг и вправду ему все это чудится: беззубая ведьма, царский Питер, Луша, дед-губернатор, революционеры, Лампушка — Ева…
— Я вот тоже влюбился… в одну прекрасную барышню…племянницу Луши. Помните, у которой мы были. Она у Пеля работает… фармацевтом, — неожиданно для себя признался Санек.
— Так попросите ее достать порошок. И бегите отсюда, бегите… — перебил романтические переживания Артюхин. — А то неравен час накроют вашу организацию и загремите в кандалах по этапу. Это если повезет и не повесят. Письмо-то сами относили в канцелярию. Так что…
— Она ничего не знает про меня. Думает, я из деревни приехал. Доверить Луше разговор с ней не могу. Луша дура. Да и не поверит Лампушка.
— А как зовут вашу избранницу?
— Евлампия Серёдкина. Мне ее нужно спасти. Иначе в восемнадцатом грохнут ее большевики.
— Революционерка?
— Да. Мы вместе в кружке этом. Мозги там рихтуют капитально. Есть один… против царя и за всеобщее равенство барышням задвигает. Они аж пищат, — горькая ухмылка не ускользнула от цепкого взгляда догадливого собеседника.
— Ревность плохой помощник в вашем деле. Она отвлекает от главного. А главное это побег в реальность. Один ли вы его совершите или с возлюбленной сейчас не важно. Важно найти средство перемещения. Кстати, вы отыскали саркофаг Берёзкина?
— Сходил, когда забросило. Нашел. Только воды там с пол литра осталось. Жара. Испарилась вся… Но действует вроде. Облился и меня снова к вам закинуло. А может совпадение. Только мне нужно так, чтобы не метаться туда-сюда. А как вам — остаться на месте. Только на каком я еще не решил…
Тягостное молчание грозовой тучей висело над собеседниками недолго.
— Что делать-то, Петр Михайлович? Может мне ей все рассказать… Она же лучше в химии этой разбирается. А если не поверит. И потом я ж до конца не знаю что нам нужно. Газ этот ваш или порошок… Если газ вдыхать, как вы, то в привычный Питер забросит. А вот там как-то закрепиться нужно, чтобы не пропадать неизвестно когда и куда.
— А
