и рассказал другу отца о своем интересе к заводу, изготавливающему крылья для «Саламандры».
Разумовский внимательно слушал его. О цели приезда Игоря он знал от Петра, но старался не подавать виду.
– Понимаю, – сказал он потом. – Могу с уверенностью заявить, что на территории Быстрицы такого завода нет. По моим сведениям, он расположен где-то в стороне от города, за горами. Где точно? Не готов сказать, но попробую выяснить.
Такое сообщение обрадовало Званцева. Оно подтверждало его предположения.
«Выходит, я чего-нибудь да стою как разведчик», – подумал он.
Юрий Арнольдович вдруг сделался каким-то сосредоточенным, словно решался, говорить или нет.
– Игорь Николаевич, вы – разведчик, – наконец-то проговорил он.
– Без году неделя. Я – летчик, авиационный инженер.
– Знаю, но для меня вы в настоящее время разведчик. Так вот, я вам сейчас задам вопрос, на который вы вправе не отвечать. Но он очень важный, причем не только для меня. Речь идет об одном человеке, моем сослуживце. Это было тоже в германскую, но уже после моей службы военным инженером и истории с вашим отцом. Скажите, не знаком ли вам такой человек – Балезин Алексей Дмитриевич?
Игорь замер. Это было попадание в самую точку. С одной стороны, отношения между ним и Разумовским сложились доверительные, а с другой – не мог же он так откровенничать с посторонним человеком, пусть даже тот и являлся другом его отца.
Замешательство Игоря не ускользнуло от Разумовского.
– Чувствую, что это имя вам знакомо, но вы молчите и правильно делаете, – сказал он. – Я на вашем месте поступил бы точно так же. Поэтому вы просто кивните утвердительно, если я прав.
– Зачем это вам? – строго спросил Игорь.
– Я должен увидеться с Балезиным. Это в первую очередь в его интересах.
Званцев задумался и наконец молча сделал утвердительный кивок.
Разумовский поднялся.
– Прошу извинить, Игорь Николаевич, но мне пора. Кланяйтесь Антонине Васильевне. Кстати, где она? В Москве? В эвакуации?
– Возможно, уже в Москве.
Прощаясь, Разумовский крепко, почти по-отечески обнял Игоря. Потом раздался знакомый скрежет в замочной скважине, и Званцев остался один. Он продолжал сидеть на рваном диване, отрешенно глядел перед собой, не замечая ни чучел птиц, ни заспиртованных лягушек, ни скелета, стоявшего в углу. Спать ему по-прежнему очень хотелось, но он понял, что заснет нескоро.
Эрнст Хейнкель не любил людей в черных мундирах. СС, СД и подобные им службы воспринимались им как вопиющий элемент насилия в государстве. Тотальная слежка, контроль, доносы – это еще полдела. А вот концлагеря – это уже совсем другое.
Конечно, таких людей, как он, авиаконструктор Хейнкель, черные мундиры не трогали. Пока. А что будет завтра? Хейнкель знал немало людей из своего окружения, угодивших в концлагерь или, того хуже, казненных по обвинению в саботаже.
В кайзеровской Германии такого не было. Там творческие личности чувствовали себя намного свободнее, до лагерей смерти никто не додумался. Да и о саботаже в те времена Хейнкель не слышал.
Эвальд Брайтнер в черном мундире группенфюрера СС был исключением. Он не орал «хайль», не отпускал зловещих угроз в чей-то адрес, всегда был спокоен и уравновешен. Но главное достоинство Брайтнера Хейнкель видел в том, что он хорошо разбирался в технике. С ним, закончившим технический факультет мюнхенского университета, можно было поговорить практически на любую тему, особенно когда это касалось вооружений.
Еще одним немаловажным достоинством Брайтнера была оперативность. Стоило Хейнкелю пожаловаться на отсутствие чего-то нужного, на какую-нибудь возникшую проблему, например нехватку рабочей силы, как Брайтнер, обладавший большой властью и связями, быстро все решал. А как иначе? Ведь за разработкой нового реактивного самолета следил сам фюрер.
Новенький «Опель» в сопровождении четырех мотоциклов с охраной бодро бежал по недавно построенному автобану. Полчаса назад закончилась встреча Хейнкеля с работниками завода, в основном немцами, которая вселила в него надежду. Он убедился в том, что они делали все возможное, старались поставлять крылья и другие части для «Хе-162» в нужном количестве и точно в срок.
Хейнкель и Брайтнер расположились на заднем сиденье автомобиля. Справа от шофера сидел телохранитель сурового вида, непрерывно поглядывающий по сторонам. По распоряжению Брайтнера он был приставлен к Хейнкелю сразу после обстрела его автомобиля.
– Господин Брайтнер, насколько мне известно, Вернер фон Браун сделал попытку обстрелять своими «ФАУ» Нью-Йорк, – проговорил Хейнкель. – Она закончилась неудачей. Что это? Авантюра? Или у его идеи есть перспектива?
Ответ Брайтнера не заставил себя долго ждать:
– Я думаю, и то, и другое. Почему авантюра? Потому что огромную дорогостоящую ракету весом около ста тонн, из которых более семидесяти составляет топливо и только одна приходится на заряд, должен был наводить на цель диверсант. Его, конечно, поймали, а запуск провалился. Теперь насчет перспективы. Даже если вчетверо меньший заряд упадет на нью-йоркские небоскребы, шум в Америке поднимется неимоверный. Оппозиция Рузвельту в конгрессе, пресса, общественное мнение и все такое прочее. Поверьте, господин Хейнкель, в США было и остается довольно много противников войны на стороне Советов. Так что перспективы у фон Брауна есть. Для их реализации он должен сделать только одно.
– Что именно?
Брайтнер подавил улыбку и ответил:
– Попасть по Нью-Йорку.
Хейнкель напрягся. Ему нужно излить кому-нибудь свои наболевшие мысли.
Он резко повернулся в сторону Брайтнера, сидевшего рядом, и заявил:
– Может быть, было бы лучше реализовать мою идею «подводных самолетов»?
Эвальд Брайтнер знал, что эта идея заключалась в следующем. Хейнкель хотел расположить летательные аппараты на подводной лодке, которую обнаружить было очень непросто, в отличие от авианосца. Вопрос состоял только в том, какие именно аппараты. Воздушные шары, аэростаты и дирижабли были отвергнуты по причине своей громоздкости.
Самолеты тоже не маленькие, но их можно держать в разобранном виде в небольшом ангаре, установленном на палубе, в нужный момент собирать и готовить к полету. Это могли быть как разведчики, так и легкие бомбардировщики.
Первой к созданию «подводных самолетов» приступила кайзеровская Германия. В 1916 году фирма «Ганза Бранденбург» получила заказ на самолет для подводных океанских крейсеров «U-139» и «U-155». Решением этой проблемы занялся именно Эрнст Хейнкель, тогда еще молодой конструктор. Уже в 1918 году начались испытания маленького разборного биплана с двигателем мощностью 80 л. с. Другие показатели первого «подводного самолета» также были скромные. Его скорость составляла 120 км/ч, радиус действия – 40 км. Но были и достоинства. На сборку биплана уходило не более четырех минут.
В том же 1918 году немецкая фирма «Ролланд» успела построить и испытать самолет, который предполагалось хранить в трех стальных цилиндрах, размещенных на палубе подводной лодки.
Поражение кайзеровской Германии остановило все
