Открыв кошель, я бросаю череп на стол. Нижняя челюсть отлетает и с гулким стуком падает на пол. Из верхней челюсти выпадают передние зубы и, отскакивая от стола, сыплются женщине на колени.
Я ни разу не слышала, чтобы кто-то исторгал такие громкие вопли. Мне ее ни в жизнь не перекричать.
Когда ко входу прибегают несколько санитарок, чтобы посмотреть, в чем дело, женщина совсем теряет самообладание. Поднимается переполох. Медсестры и другие санитарки заполняют вестибюль. Одна из них принимается успокаивать женщину-регистратора. Другая накрывает череп простыней. Никто не понимает, откуда он тут взялся. Моей мамы среди персонала нет, поэтому я пробиваюсь к телефонному аппарату, стараясь перебороть страх. Снимаю висящую слева трубку и встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до рупора, в который нужно говорить. Очень похоже на переговорную трубку в моей комнате.
Услышав, что кто-то ответил на том конце линии, я затыкаю правое ухо пальцем, чтобы заглушить шум и гам риверсайдского персонала.
— Здравствуйте. Это оператор? Я на острове Норт-Бразер, мне нужно поговорить с полицией. Произошло убийство!
* * *
Когда на остров приехала полиция, уже совсем стемнело. Полицейские заплатили лодочнику со Сто тридцать восьмой улицы, чтобы тот без промедлений переправил их через реку, хотя обычно он возил посетителей на Норт-Бразер на своем маленьком ялике дважды в неделю и в дневное время. Когда полицейские причалили к острову и пришли в административный корпус, снова поднялась суматоха. Никто из риверсайдского персонала не знал, что прибудет полиция.
В конце концов я протиснулась между столпившимися в коридоре людьми и объяснила, что это я нашла череп и позвонила в участок. Женщина с регистрационной стойки подтвердила мои слова, в красках описав жуткую сцену: как я бросила череп на ее стол и зубы брызнули во все стороны. Я подумала, что она перегибает палку, но ее рассказ убедил четверых полицейских — все как один в строгих фуражках и черных пальто с двумя рядами серебристых пуговиц, — что в участок звонила маленькая девочка. Судя по всему, из-за криков на фоне они не определили по голосу мой возраст.
Меня усадили на стул у стены в ярко освещенном помещении, и я наблюдаю оттуда за полицейскими. Они измеряют размеры черепа, лежащего на столе, что-то записывают. Один из них принес складной фотоаппарат и фотографирует череп с разных ракурсов. Другой закончил допрашивать молодую санитарку, которая ничего толком и не сказала. И немудрено, ведь это со мной надо беседовать, но они не станут, пока не приедут мои родители. Все хмурятся и молчат. У полицейских сердитые лица.
Наконец мама влетает в двери, и я вскакиваю со своего места и бегу ей навстречу.
— Эсси! — вскрикивает мама, обхватывая меня руками. Она успела переодеть больничную униформу, но выглядит растрепанной. — Мне сказали, что-то случилось, а что — никто не знает! Ты цела?
Я открываю рот и хочу ответить, но тут к нам подходит полицейский. Мама разворачивает меня к нему лицом, но стоит сзади, положив руку мне на плечо. У полицейского усы, сощуренные глазки-щелочки и крупный нос. Почему-то его лицо кажется мне знакомым.
— Полагаю, вы миссис Блэкрик?
Мама протягивает ему руку.
— Да, а вы?..
— Офицер Грейди, — приосанившись, отвечает он.
О полицейских я знаю лишь то, чему меня научили братья Беатрис: как определить, кого из патрульных с нашей улицы можно подмаслить взяткой, чтобы отпустил, а кто изобьет тебя до потери пульса, не удосужившись даже проверить, того ли он сцапал. Беатрис тем не менее уверяла, что есть и другие типы полицейских, и я очень надеюсь, что офицер Грейди из их числа. В любом случае по его манере общения видно, что он тут главный.
— Прошу прощения за хлопоты, офицер Грейди, — говорит мама очень вежливым тоном, — но я толком не знаю, что вообще случилось.
— Позвольте объяснить, мэм. — Офицер не сводит с меня маленьких строгих глазок. — Мне нужно задать несколько вопросов вашей дочери, только и всего. Но я лучше дождусь, когда придет ее отец.
— Он в операционной, — отвечает мама, теперь без всякой любезности. — Думаю, присутствия матери вполне достаточно. Приступайте.
Офицер Грейди несколько раз моргает, затем откашливается и достает блокнот и карандаш. А я вдруг понимаю, что совершенно не готова к допросу. Начинаю пятиться, но мама крепко берет меня за плечи и удерживает на месте. Я поднимаю голову и по маминому лицу, на котором до этого читалось облегчение, что я цела и невредима, вижу: теперь она очень сердится на меня, так что без толку просить у нее помощи. Но что, если я расскажу обо всем неправильно? Что, если мои слова вывернут так, что убийцей сочтут меня? На моем месте должен быть доктор Блэкрик! Меня захлестывает паника, и тут полицейский начинает допрос.
— Значит, ты у нас Эсси… верно? Эсси Блэкрик?
— Эсси О’Нил, — поправляет его мама. — Доктор Блэкрик — ее отчим.
Офицер Грейди отрывает глаза от блокнота и неловко откашливается.
— Что ж, похоже, мисс Эсси нашла на берегу череп. — Он показывает карандашом себе за плечо. — Она перепугала бедного администратора и, когда поднялась суматоха, позвонила в участок.
Мама молчит, но ее пальцы сжимаются сильнее у меня на плечах.
— Из-за этого полиция потратила уйму времени, — продолжает офицер Грейди, хмуро поглядывая на меня. — Мы-то думали, здесь кого убили, поэтому так быстро приехали, а кабы знали, что никакого убийства не было, просто прислали бы кого-нибудь утром для протокола.
— Но убийство было! — внезапно выкрикиваю я. — Наверное, это череп одной из пропавших медсестер! Здесь произошло серьезное преступление! Разве вы не должны соблюсти закон? Я требую справедливого расследования!
— Господи боже, замолчи! — восклицает мама. В комнате воцаряется тишина.
Я с трудом сдерживаю улыбку. Незачем им знать, что эти фразы я взяла из детективной истории.
Кустистые брови офицера Грейди ползут на лоб.
— Пропавшие медсестры?
— Простите, мне очень жаль, — говорит мама. — Она так себя ведет с самого приезда сюда.
— Медсестры… — бормочу я. — Пропавшие… Те, что… исчезли. — Мой голос опускается до шепота. Мне не нравится выражение лица офицера. — Это череп одной из них. Наверняка.
Офицер Грейди снова показывает на стол и своего коллегу с фотографическим аппаратом.
— Вот этот череп?
Я киваю.
— Это череп ребенка, девочки, — говорит полицейский.
У меня открывается рот.
— Но…
— И нет никаких пропавших медсестер, — добавляет он, делая ударение на каждом слове. Я вдруг понимаю, почему он выглядит таким знакомым. Он один из тех полицейских, кто ругался с моим отчимом ночью, когда мы только сюда приехали. — Всё уже выяснилось.
У меня обрывается сердце.
— Тех женщин нашли? — спрашивает
