Ему надоело думать о плохом. Сколько таких дум он передумал, сколько писем, сколько докладных написал, но его не слушали, отмахивались как от назойливого комара, но молодой журналистке удалось донести до общественности его результаты многолетних трудов, и он благодарен ей. И хочет лично сказать: «Спасибо».
Венедиктов привстал. Отыскал глазами пульт от визора и включил первый попавшийся канал. В дверь осторожно постучали. Академик заторопился открыть дверь и чуть не упал, споткнувшись о половицу. Мысленно отругав себя за неосторожность, всё-таки не молодой юнец, Венедиктов подошёл к двери. Щёлкнул замком и открыл дверь. В тусклом освещении, в стоявшей за порогом, с большим трудом он узнал ту самую журналистку, с которой совсем недавно общался на конференции.
– Можно войти? – устало пробормотала Света.
Венедиктов не знал, что в случае отрицательного ответа, Света готова была упасть на колени и разрыдаться прямо здесь, на пороге. Дни, которые она добиралась до Омска, показались ей кромешным адом, длящимся и длящимся без конца.
Без линка, без денег проехать всего лишь несколько сотен километров оказалось невероятно трудной задачей. Приходилось уговаривать водителей попутных мобилей, надеясь на их порядочность. Один раз пришлось выпрыгивать на ходу, когда поняла, что мобиль свернул на какую-то второстепенную дорогу. Приходилось жадно смотреть на торговые автоматы придорожной еды. На второй день она не выдержала и разбила стекло вендингового аппарата и утолила затмивший разум голод.
– Входите, входите, – поторопился шире растворить дверь академик. – Что с вами случилось? – после его вопроса на глазах Светы проступили слёзы. – Хотя нет, – поторопился сменить тему разговора Венедиктов. Сначала идите в ванну, сейчас какие-нибудь вещи подберу. Полотенце там чистое. Ну, что же вы, идите. Поплакать всегда успеем…
Венедиктов не умел готовить, и был неприхотлив к еде. Питался тем, чем потчевали в столовой университета. Ближе к выходным делал заказ, и ему готовили с запасом несколько блюд, а в основном его рацион состоял из бутербродов и сладкого чая. Порывшись в холодильнике, Венедиктов отыскал схоронившуюся у задней стенки пачку пельменей. Включил плиту, поставил греться воду.
«Хорошо, что ни воду, ни электричество не отключили», – пробурчал академик, вспоминая, как примерно год назад выселяли из служебного жилья аспиранта, провалившего сдачу кандидатской диссертации. Тому дали сутки на освобождение служебного помещения и чтобы бывший аспирант активнее искал себе новое жильё и, что скрывать, новый род занятий, а нечего использовать труды не граждан, выдавая за свои, ему отключили подачу электричества.
Вода медленно закипала, а академик не находил себе места, считая шаги от одной стенки к другой.
– Спасибо, – раздалось из-за спины.
Венедиктов обернулся.
Раскрасневшееся от горячей воды лицо, взлохмаченные волосы, не по размеру сорочка, какие-то спортивные штаны и смущённый взгляд.
«Хоть не норовит опять заплакать», – подумал академик.
– Проходите, присаживайтесь. Сейчас будем ужинать, и не торопитесь, потом поговорим. Сначала поешьте.
Света ела аккуратно, не торопясь, хотя запах пельменей её одурманил. Никогда бы не подумала, что она будет рада такой простой и одновременно сытной еде.
– Давайте подложу. Тут ещё осталось.
– Благодарю, а как же вы? – смущаясь своей прожорливости, спросила Света, – один чай только пьёте.
– Мне старику много не надо. Не отказывайтесь, – и Венедиктов выложил из кастрюли остатки пельменей в тарелку Светы.
Через несколько минут, когда последний пельмень исчез из тарелки, Света блаженно улыбнулась.
– Вот и хорошо. Теперь чай с мёдом, – засуетился академик.
– Владимир Сергеевич, спасибо вам.
– Что уж. Все мы люди, все мы человеки, должны помогать друг другу.
– А то, что вы написали, правда?
– Правда, внучка, правда. Не против, если буду тебя так называть. Моих-то потомков больше нет. Один я остался…
Света слушала рассказ академика о том, что произошло после появления людей в одинаковых костюмах. Как всех докладчиков увезли, как держали в каком-то просторном помещении, не давая связаться с близкими. Как по одному выводили и задавали вопрос за вопросом. Как в один из дней их всех отпустили. А по прибытию обратно в Омск, Венедиктов от коллег узнал, что статья, опубликованная в одном из среднесортных изданий, взбудоражила учёные умы. Прочитав её, он с удивлением понял, что с небольшими сокращениями и уточнениями состоит из его многолетнего труда.
Коллегам по кафедре дали задание подготовить разоблачительную статью. На что академик с перенёсшими проверку временем, многочисленную критику коллег математическими выкладками, сотнями подтверждённых фактов наблюдений из разных источников, яростно доказал правдивость сделанных выводов. А в финале своего выступления сознался, что это именно его многолетний труд лежит в основе резонансного материала.
– В тот же день, внучка, меня отправили на пенсию, – закончил рассказ академик.
Света только сейчас обратила внимание, как с последней встречи сильно изменился Владимир Сергеевич. Из бодрого старичка в одночасье он превратился в шаркающее, едва передвигающееся создание. Лицо вытянулось, осунулось. Появились мешки под глазами. Кожа лица покрылась маленькими тёмными пятнышками. Только светлый ум и хорошо поставленная речь выдавала в сидящем напротив ссутулившемся человеке светилу мировой теоритической науки.
– На пенсию? – не поняла Света. Академик Венедиктов не полноправный гражданин, а как он сказал при первой встрече, то и вовсе не гражданин. И как таковой пенсии у не гражданина нет. Есть пособие, на которое можно едва сводить с концами. Для этого все и стремятся подтвердить гражданство и стать полноправным членом общества.
– Уволили меня, – тихо уточнил академик. Он не хотел признаваться, что годы отданные любимому делу потрачены впустую, – уволили без права заниматься
