пастбищных и луговых угодий. Передел крестьянских наделов и долгосрочный выкуп инвентаря. Соглашение о попечительстве над сельской школой и категорический отказ от участия в делах приходского совета.
По правде сказать, Войцех готов был отказаться и от большего, лишь бы не погрязнуть до конца жизни в хозяйственных делах. Впрочем, после двух недель, проведенных с глазу на глаз с Жюстиной за обсуждением предстоящей поездки в Берлин, он решил, что может полностью на нее положиться. В Мединтильтасе она оказалась на своем месте; спокойный ум, простота хороших манер, вдумчивая пытливость — все это за год сделало из нее настоящую хозяйку, заботящуюся как о достатке своего дома, так и о благополучии тех, кто от нее зависит.
Война уже однажды коснулась Войцеха своим гибельным дыханием, и только невероятная удача позволила ему выскользнуть из холодных когтей смерти. Рассчитывать на то, что чудо случится во второй раз, было глупо, и Шемет прекрасно понимал, что может и не вернуться домой. Жюстина, ожидающая наследника, была его страховкой на такой случай. Гарантией, что сделанное отцом и законченное им в Берлине, не пропадет, не развеется по ветру, не будет разрушено жадными руками дальней родни, к которой попадет Мединтильтас в случае его гибели. Войцех вспомнил умные серые глаза и чуть печальную ласковую улыбку, и на душе у него потеплело.
— Граф Шемет! — голос секретаря вывел его из размышлений. — Вас ждут, Ваше сиятельство.
Войцех прошел в открытую дверь, провожаемый удивленными взглядами посетителей, не ожидавших, что под скромным серым плащом скрывается один из богатейших магнатов Восточной Пруссии.
* * *
В длинном зале со стенами, выкрашенными глухой охристой краской, от самой двери до стеклянной перегородки, за которой находился кабинет начальника канцелярии, тянулся ряд однообразных конторок. Писцы, большей частью совсем молодые юноши или убеленные сединами старцы, с прилежанием скрипели перьями, переписывая всевозможные циркуляры, постановления и эдикты. Готовые бумаги относили к большим столам, за которыми восседали строгие регистраторы, заносившие номера бумаг в толстые обтянутые коленкором конторские книги и сортировавшие их для дальнейшей отправки по инстанциям.
Ближе к двери за обширным бюро в высоком кресле с прямой спинкой один из помощников начальника канцелярии, мужчина средних лет в золоченых очках, поблескивающих на благородном мясистом носу, вел прием посетителей.
Шемет, которого в Петербурге судьба уберегла от хождения по присутствиям и департаментам, неожиданно вспомнил страшные рассказы знакомых о неприступных и грозных российских чиновниках, и даже несколько стушевался, вцепившись пальцами в ручку вместительного саквояжа рыжей кожи. Выпрямил спину, расстегнул медный замок и выложил документы на стол перед чиновником с самым вельможным и самоуверенным видом, на который оказался способен.
— Присядьте, Ваше сиятельство, — чиновник с самой благожелательной улыбкой указал Войцеху на стул, — мне, право неловко, сидеть, когда такой благородный посетитель передо мной стоит. Позвольте представиться, коллежский асессор Зигфрид Толе.
— Благодарю, господин Толе, — кивнул Войцех, усаживаясь на стул, — я надеюсь, что надолго вас не задержу.
— Полноте, господин граф, — заулыбался Толе, — я весь в вашем распоряжении.
Следующие четверть часа вселили в Войцеха надежду на то, что предупреждения герра Шпигеля — это тонкий еврейский юмор. Толе весьма обстоятельно изучил представленные документы, сопровождая процесс короткими деловыми вопросами, неизменно вникающими в самую суть, и одобрительно кивал, выслушивая ответы Шемета. Пометки, которые он делал на узких полосках бумаги остро заточенным Кох-и-нуром, Толе аккуратно прикреплял к соответствующим листам поданных Войцехом прошений, раскладывая их в четыре разные стопки.
Наконец, закончив, он поправил очки, сложил бумаги в одну аккуратную кипу и протянул ее Шемету.
— Весьма обстоятельно и профессионально составленные документы, — одобрительно улыбнулся Толе, — вам следует подать их в Кенигсбергский окружной суд по земельным вопросам. И в попечительскую комиссию при ландтаге Восточной Пруссии. Я уверен, что с их утверждением не возникнет никаких затруднений.
— Но позвольте, господин Толе! — Войцех положил бумаги чуть не под нос собеседнику. — Разве вам неизвестно, что Кенигсберг занят русскими войсками? Местным властям есть, чем заняться, кроме устройства моих дел.
— Берлин занят французскими войсками, — невозмутимо отпарировал чиновник, отодвигая документы, — однако же, это не мешает нам работать. Я уверен, господин граф…
— Послушайте, господин Толе, — тихим и проникновенным голосом произнес Войцех, — вам же все равно пришлют документы из Кенигсберга на утверждение. Я в ближайшее время намереваюсь вступить в военную службу, и, если слухи, которые достигли моих ушей по дороге в Берлин, верны, то поручиться за мою жизнь не может никто. Госпожа вдовствующая графиня ждет ребенка, и я не сомневаюсь, что она в точности исполнит волю моего покойного отца и мою тоже. Но, в случае если имение перейдет в руки побочной ветви, нет никакой уверенности, что новые владельцы пожелают оставить в силе соглашения с арендаторами и условия регулирования. Мне очень важно знать, что дело, начатое моим отцом, будет завершено. Это мой долг, и только от вас зависит помочь мне его исполнить.
В официальной улыбке чиновника тенью промелькнула искренность.
— Я посмотрю, что мы можем сделать для вас, господин граф, — произнес он, поднимаясь с места. И, заметив, что Войцех последовал его примеру, жестом остановил его. — Не вставайте, господин граф, не вставайте. Я покажу ваши бумаги барону фон Илов, начальнику департамента. Возможно, он позволит сделать для вас исключение.
Время ожидания потянулось нестерпимо медленно, наполненное тихим шуршанием бумаг, скрипом перьев, дальним стуком ходиков на стене. За соседним столом сопел силезский помещик, так и не снявший шубы, сидевший перед ним чиновник с недовольным видом разглядывал гербовый лист.
— Извините, господин Суддерманн, но постановление окружного суда полностью соответствует положениям Акта от четырнадцатого сентября. Вы, конечно, можете подать апелляцию, но уверяю вас, это напрасная трата времени и денег.
— Но это же грабеж! — зарычал помещик. — Отмена пешей барщины лишит меня работников. Кто будет собирать урожай, я вас спрашиваю?
Двое молодых писцов от неожиданности уронили перья. Регистратор с неодобрением поглядел на них, и клерки снова принялись за работу, всем видом показывая, что никакое любопытство не может отвлечь их от дела.
— Но вы же согласились на выкупные платежи, господин Суддерманн, — спокойно возразил чиновник, — значит, вам придется нанимать крестьян для выполнения работ за установленную законом плату.
— Грабеж чистой воды! — снова зарычал помещик, подхватываясь с места. — Я найду на вас управу! Я буду жаловаться.
— Подайте ваше прошение в Генеральную комиссию по исполнению эдикта, — пожал плечами чиновник, — и жалобу в Земельный комитет.
— Но это же не судебные инстанции! — возмущенно заявил помещик.
— Зато ваш прецедент поможет
