того, что не одна, начинала говорить.
— Ты же понимаешь, что мама и папа тебя любят сильнее всего? Правда, понимаешь?
— А хочешь, когда тебе исполнится годик, мы уедем туда, где тепло?
Я вытирала какие-то странные слёзы, что просто водой стекали по лицу.
— Папа у тебя самый лучший, знаешь? — на этих словах мои руки замирали, и я прислушивалась к себе, как будто бы малыш мог подтвердить это. — Он знаешь какой сильный? Он ещё самый смелый у нас. Невероятно смелый и сильный! И ты таким станешь. А папа умеет подавать пример.
Голос срывался, и я переворачивалась на бок, обнимала себя руками и качалась словно в колыбели, чтобы уснуть. Сны приходили душные, какие-то всё с осколками воспоминаний.
— С тобой всё в порядке? — холодно уточнял в воспоминаниях Макар в самое первое посещение специалиста по беременности. Я вышла тогда от доктора со странной смесью чувств, что нас уберегли, но и дали сложное задание.
— Со мной всё хорошо, — выдыхала я, и Макар, порывисто притягивая к себе, обнимал и утыкался носом мне в волосы.
— Значит, я виноват? — я как-то никогда не задумывалась, что на всём нашем пути к ребёнку Макар никогда не включал "реального мужика", а спокойно шёл и сдавал анализы, искал причину в себе.
— Нет, — я упиралась ладонями ему в грудь, чтобы видеть его глаза. — Ты не понял. У нас вообще всё хорошо. У нас нет проблем. Доктор говорит, надо стараться. Если не будет получаться, то надо выслеживать овуляцию…
И мы выслеживали, но всё шло наперекосяк. Я просила Макара не ездить больше со мной, потому что каждое его ожидание тоже больно резало меня. Он хотел найти ответы, а я их не могла дать. И, выходя от врачей, я не могла видеть молчаливый вопрос.
Мне предлагали не эко, а нечто подобное, но без подсадки оплодотворённого эмбриона, а просто введения сперматозоидов. Мне предлагали, но мы с Макаром отказались.
— Ребёнок всё же дар богов, кто мы такие, чтобы этот дар насильно забирать, — сказала тогда я, и Макар поддержал.
Я вынырнула из воспоминаний, вернувшись в кухню с Александром. Он противно хрустел злаковыми и косился на меня как на врага народа, что на святое покусился — на сладости. Я пожала плечами и придвинула к нему салатник с фруктами. Эти-то я сладости я трогать не стала. Алекс скосил глаза на вызывающую дольку яблока и, вздохнув, уточнил:
— Вы мне хотите что-то сказать?
Моя вскинутая бровь была ответом. Но его не оценили и вцепились в меня острым тёмным взглядом. Стало немного не по себе. Александр словно в мысли мои заглядывал, и я поспешно уточнила:
— Ничего не хочу сказать. Лучше попробуйте салат.
Александр облизал свою ложку и демонстративно залез ей в салатник, но после леденца, который он чуть ли не вытащил у меня изо рта, я ничему не удивлялась.
— Это печально, — философски заметил Алекс и выловил грушу из салата.
— Почему?
— Потому что поговорить всё же придётся.
По другую сторону баррикад.
Глава 48
Я приезжал за Полиной на своей старой «четырке», что вся была в обвесах. Парковался нахально чуть ли не у дверей универа. Тогда пожилой охранник выходил неспешно и просил убавить музыку, а у меня новая система стояла и басы валили каждого встречного. Конечно, я выключал музыку и ждал, когда моя Полли в своём осеннем плащике жёлтого цвета выскочит из дверей.
Тогда она была словно куколкой. Длинные светлые волосы цвета льна, совсем хрупкая фигурка и эти её плащики, что почти как бальные платья с расклёшенными подолами. Полина выглядывала через стеклянную дверь, и когда находила меня глазами, то быстро поправляла беретку, немного сдвигая её набок, подхватывала сумочку и выходила из университета.
Я каждый день приезжал её встречать. И если честно…
Её друзья не понимали, что такая хорошая домашняя девочка нашла во мне. И над ней смеялись. Она никогда не рассказывала такого, но я ловил глазами несколько раз шушукающих девчонок, что провожали Полину, а потом демонстративно отворачивались и смеялись. Полина не признавалась, и не помню в какой момент, но я понял, что надо что-то менять.
Мне всегда везло именно с деньгами. Кто-то ноет, что не может заработать, а я никогда не ставил цели иметь много денег. Я ставил цели более приземлённые: купить новую тачку, квартиру, ещё одну и ещё. И как-то так выходило, что деньги просто сами шли ко мне в руки, а за карточным столом вообще падали.
И я тогда взял новую машину и впервые приехал в рубашке, стильных брюках, а не в трениках, за Полиной. На этот раз никто не смеялся, только потом подошла какая-то первокурсница и стала уточнять всякое. Полина не обратила на это внимания, лишь протянула задумчиво:
— Однако приоритеты поменялись… — она вроде бы и негромко это сказала, но та девица всё расслышала и пошла пятнами. Тогда я впервые понял, что упакованная внешность может неплохо так помочь в достижении целей.
А мама её никогда не говорила ничего в глаза. Я мельком слышал эти её «гопник», «вор», «аферист». И если мне было наплевать, что чужая тётя обо мне думает, то Полину это обижало до глубины души.
— Прекрати осуждать мой выбор, или я начну осуждать твой, — однажды прошипела Полина в телефонном разговоре с матерью. — Я припомню, что ты вышла замуж совсем не по любви, мама.
С тех пор нападки проскальзывали реже, но всё равно я лишний раз старался не лезть. А потом предложил Полли переехать ко мне.
После техникума я снимал с однокурсником двушку в спальном районе и привёз Полину показать жильё. Конечно, сокурсника я бы уговорил съехать, но Полина прошлась по скрипучему полу, заглянула в санузел с покрашенными стенами вместо плитки и стала такой инородной в той квартире, как богиня, которой показывали конюшни.
— Можно было бы, — медленно ответила Полли, но по лицу было заметно, что это только из-за нежелания обидеть. — А можно до конца учебного года пожить дома…
Она не отказала, но
