такого не нать. Ищите добровольцев среди своих прихожанок.
Я развернулась и вышла на улицу. Пусть теперь батюшка сам попробует, поработает, мозгами раскинет. Вон у него наставник есть, пускай звонит и спрашивает.
Почти получилось
Долго батюшка бегал по поселку, все пытался пристроить маму с бесноватой девочкой. Вот только брать их никто не хотел на постой. Попросил у бабульки не выгонять их до вечера, дескать, попробует на службе от нечисти ребенка избавить. На том они и договорились.
Любопытно мне было, как же Николай будет изгонять беса из ребенка, пошла на службу. Он их поставил в первый ряд, а сам молитвы читает. Заплакала девочка, заскулила, да так жалобно, словно маленький щеночек. Зашикали бабки, начали мать в бок пихать, дескать, выведи ребенка из храма, не мешай. Батюшка посмотрел на прихожанок внимательно, они и замолчали. Дальше псалмы стал читать.
Чувствую, рядом со мной кто-то встал, голову повернула, Шелби стоит уже в нормальном человеческом виде. Смотрит на все и улыбается. Верещит девочка, кричит дурным голосом, воет, матерится, трясется вся. Как святая вода на нее попадает, так и плеваться начинает и рычать.
Служба закончилась, большая часть народа из храма вышла. Остались несколько человек, девочка с мамой да мы с бесом. Николай читать стал свою книжицу да кадилом махать, а потом святой водой Светочку поливать. Булькает ребенок, кулаком ударить пытается батюшку. Он ее хвать за голову, в глаза смотрит и читает молитвы. Поморщился Томас, отошел чуть дальше от действа.
Ребенок весь мокрый от святой воды, от нее пар идет, а бес в ней держится, не уходит, то песни поет, то матерится, то плюется. Заговорила девочка на каком-то языке, быстро-быстро. Одна из прихожанок-бабулек и осела на пол, плохо ей стало. Кинулись ее поднимать, но батюшка не остановился, читать продолжил.
– Уйди, ненавижу тебя, – орет ребенок.
Заплакала.
– Мамочка, я же люблю тебя, ты зачем меня сюда привела, мне же плохо, ручки болят и ножки болят, не буду я больше Ярику глазки выковыривать. Прости меня, мамочка, – бухнулась девочка на колени и стала целовать материны ноги.
Мать наклонилась ее поднимать, на ножки ставить, а она не стоит, заваливается, плачет, рыдает, умоляет.
– Вот же ты поп неугомонный, да уйду, я уйду, – прорычал ребенок.
Снова упала на пол, покаталась по полу и затихла. Дочитал молитву Николай, побрызгал девочку святой водой, помазал лоб елеем и выдохнул. Подняли ребенка с пола и вывели из церкви. Вышли и мы вдвоем с Томасом.
– Хорошо, но мало, – сказал бес.
– В смысле?
– Да не прогнал он его, так и сидит он в девчонке, только притаился, глубже ушел, корни свои решил в нее пустить, остаться навсегда. Сама, что ли, не видела, что из нее никто не вышел? А говорить все мы мастаки, что люди, что бесы. Девочка его сама отпускать не хочет. Ребенка кто-нибудь спросил, хочет она от него избавиться или нет?
– Почему не хочет? – удивилась я.
– Тогда внимания к ней никакого не будет. Разве не слышала, как она говорила про младенца? Там еще один ребенок в семье родился, а она старшая, да до десяти лет единственная. А тут еще кто-то народился, все на себя перетянул. Вот она беса этого к себе и притянула, и расставаться с ним не хочет.
– А ты его выдернуть можешь?
– Пока могу, только вот не после отчитки, зарылся он глубоко. Дергать будешь, и повредить можно сосуд. Только есть одно «но», я этого выдерну, а на его место другой придет, а может быть, не один. Я же говорил, что ей он нужен для привлечения внимания. Нравится ей вместе с ним ходить.
– А ты теперь и в церковь заходить можешь? – удивилась я.
– Я и раньше мог, и другие сущи могут. Народ же всякий сюда приходит. В церковь приходят явно не от хорошей жизни. Сейчас свобода, можно ходить, а можно и не ходить. Не нужно верить в исключительность церкви, это просто место, а особенным его делают не иконы, а приходящие сюда люди, верующие, сам священник, служки.
– Хорошо выглядишь, как прежде. Восстановился? – оглядела я франтоватого Томаса.
– Да, – расплылся он в улыбке. – Войду в полную силу и навещу нашего колдунишку.
– Не боишься снова в ловушку попасть?
– Я сначала на разведку схожу, – нехорошо усмехнулся он.
Из церкви вышел батюшка, он светился весь, как медный пятак.
– Вы видели, как я справился? – улыбался он довольный.
– Гордыня – это грех, – ответил ему Шелби. – И ты не справился. Несколько дней подряд надо делать отчитки, чтобы бесу надоело в девочке сидеть, чтобы ему некомфортно было и опасно. Одного раза мало. Он затаился в ней.
Поменялся в лице батюшка.
– А я им сказал, что можно домой ехать.
– Вот ты странный товарищ. Ты меня видишь?
– Вижу.
– И Агнета меня видит, а остальные не видят. У бабки Нины беса видел?
– Видел.
– А остальные его не видят. Ты чуешь, к чему я это веду? Ты видел, чтобы он вышел из ребенка? – покачал головой Шелби.
– Нет, – поник батюшка.
– Вот то-то и оно.
– Но он сказал, что уходит.
– Нашел кому верить, – усмехнулся бес. – Учись, отче, доверять себе, слушать себя, смотреть другими глазами. Учись, иначе так и будешь в дурилках картонных ходить.
– Спасибо, – поблагодарил его батюшка.
– Скоро к тебе на семинары будут бесы со всей страны съезжаться, – рассмеялся Томас.
– Не понял.
– Станешь популярным экзорцистом. Только с ума не сойди, когда они у тебя в церкви начнут между собой разговаривать, а люди кричать дурниной. Ладно, что-то я тут разболтался с вами, у меня еще деловая встреча с одним охотником намечена, – раскланялся перед нами Томас и испарился.
– Иди, батюшка, к ним, и говори, что еще не меньше четырех раз нужно отчитки сделать, – покачала я головой. – Ты молодец, даже Шелби в угол спрятался, когда ты молитвы читал. Все у тебя получится, настроиться только надо, что все не так быстро делается.
– Спасибо тебе, Агнетушка, за поддержку и за науку, – перекрестил он меня и сунул руку для поцелуя.
– Ой, давай только без этого, – отпрянула я от него. – Еще бы я руки посторонним мужикам целовала.
– Прости, забылся.
К нам подошла какая-то бабулька и стала спрашивать о чем-то батюшку. Я попрощалась и пошла к себе домой, на ходу стаскивая платок с головы. Неизгладимое впечатление на меня произвел обряд. А если вправду к нам в поселок полезут все эти бесноватые, это ужас, что у нас будет.
Продолжаю
