головной болью меньше.
– А кому продал-то хоть?
– Да какой-то паре молодой.
– Не жалко тебе их?
– Ничего, заработают еще на нормальную машину.
Чтобы убежать от вдруг накатившей тоски, я поспешила к Ане. Раскачивая ее, я думала о чем-то неоформленном, но грустном. Подул прохладный ветер, и я поежилась.
Наконец, запиликала входная дверь, и вышли мама с тетей Ксюшей.
– Ну что, идемте? – сказала мама, когда мы с Аней подошли к ним. – Отправим Веруню во взрослую жизнь.
* * *
Перед вальсом я страшно волновалась. Ладошки вспотели, и я тайком старалась вытереть их о платье, но, когда Марк взял меня за руку, я поняла, что это было бессмысленно.
– Извини, – покраснев, сказала я.
– За что?
– Ладошки… они мокрые. Я волнуюсь.
Он еще крепче сжал мою руку и сказал:
– Не парься, я этого не замечаю.
Зазвучали первые ноты вальса, мы вышли на сцену, и волнение покинуло меня. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Школа закончилась… С ума сойти, это действительно случилось». Марк на ухо нашептывал мне нежности, я улыбалась и пораженно оглядывала зал, где сидели наши родители: «Неужели и вы через это проходили? Неужели и перед вами стояла громадина жизни?»
Потом нам выдали аттестаты и начался банкет. Я выпила несколько бокалов шампанского и потянула Свету танцевать. Наконец у меня появилась подруга, вместе с которой можно было прыгать на танцполе, подпевая песням. Какое это счастье – когда есть близкие люди! Независимость и одиночество неплохи, но только при условии, что они не становятся кандалами, которые никак не получается сбросить.
Краем глаза я заметила, что Марк и Петя о чем-то переговаривались, сидя за столом. Марк предпочел не рассказывать мне подробности их встречи в квартире Пети после последнего звонка, но, судя по улыбкам на их лицах, отношения между ними начали налаживаться. Мне стало хорошо от этой мысли.
От души натанцевавшись, мы со Светой пошли в туалет. Я поправляла макияж перед зеркалом, когда одна из кабинок открылась и вышла Катя. Внутри меня что-то екнуло. Мы впервые после случившегося остались с ней наедине.
Как назло, Катя медленно мыла руки, а я не знала, куда деваться. Карандаш для губ застыл между большим и указательным пальцами. Глядя на себя в зеркало, я ничего не видела, только чувствовала, как по всему телу расползается волнение. Захотелось убежать, но я себя остановила: «Не глупи, Вер! Надо держать удары!»
– Красивое платье, – сказала Катя, вытирая руки бумажным полотенцем.
– Спасибо, – откликнулась я. – У тебя тоже очень красивое.
Она кивнула. Было странно общаться с ней и не видеть ее широкую улыбку или блеск в глазах.
Когда Катя уже открыла дверь, чтобы выйти, у меня вдруг вырвалось:
– Кать! Ты… Ты на меня злишься?
– Я? – Она не обернулась, только чуть повернула голову. – Честно говоря, нет. Я тебя не-на-ви-жу, Вер. – И ушла.
Я повернулась к зеркалу и оглядела себя: губы крепко сжаты, глаза огромные, будто от страха.
Света вышла из кабинки.
– Ты слышала? – спросила я ее.
Она кивнула.
– Я плохой человек, Свет. Как думаешь, если я так паршиво начала взрослую жизнь, из меня выйдет что-то толковое?
Света нежно улыбнулась, как обычно улыбаются взрослые, когда ребенок сморозил какую-то глупость.
– Вер, ты чего? – сказала она. – Как паршиво-то? С любви? С честности? Катя переживет. А если она так и останется несчастной, то только потому, что сама так решила.
– Но ведь мы поступили непорядочно, мы сделали ее несчастной.
– Мне кажется, ты как-то неправильно трактуешь слово «порядочность». С чего вдруг оно означает, что все вокруг должны быть счастливы? Мне кажется, в том-то и прикол. Поступать порядочно сложно, потому что многие тогда чего-то лишатся и испытают боль.
Я бросила карандаш для губ в сумку и раздраженно потерла лицо руками.
– Тогда зачем поступать порядочно?
Света пожала плечами, подумала немного, а потом сказала:
– Потому что так правильно. Сначала всем плохо, а потом становится хорошо. Все встает на свои места.
* * *
Ближе к полуночи родители еще раз обняли меня и уехали к друзьям отмечать начало моей взрослой жизни, а мы шумной компанией отправились гулять по набережной. Июньская ночь была свежа, прогретый асфальт дарил мягкое тепло, но Марк все равно накинул мне на плечи пиджак, а Петя – Свете.
«Почему Петя сказал, что быть порядочным или нет – не главный выбор в жизни одиннадцатиклассника? – думала я, глядя на Свету и Петю, идущих впереди. – Он ведь совсем не прав. И сам доказал, что не прав».
Тут Марк остановил меня и поцеловал. Мы то и дело отставали от ребят, обнимаясь и шепча друг другу нежности. Я оглядела пейзаж за спиной Марка, подернутый утренней дымкой.
– Мир как-то иначе ощущается, тебе не кажется? – негромко сказала я, укладывая щеку на плечо Марка.
– Как будто за секунду ты стал другим, – услышала я.
– И все другое. И жизнь уже предстоит другая.
Экзамены были позади. Когда я сдавала последний, думала, что после смогу выдохнуть и успокоиться, но выяснилось, что это не так. У волнения нет конца, поняла я, но счастливые мгновения настоящего часто позволяют о нем забывать.
Вдруг, глядя на розовеющее небо, я подумала: «Это последний рассвет детства. Уже завтра нужно будет начать думать о взрослой жизни. А что будет в этой взрослой жизни? – Я вспомнила, как сегодня папа снова не заметил красивое мамино платье, как мать Марка вытерла украдкой щеку после того, как муж поцеловал ее, как Дмитрий Николаевич пошел на поводу у своего страха и поступил подло, как дядя Костя обманул молодую пару, купившую у него машину, как раз за разом окружающие меня взрослые предавали себя или других, обманывали, трусили, вредничали. – А ведь все они когда-то были как мы и мечтали о великом. Что с ними стало? Они тоже были влюблены и смотрели на звезды, но это им не помогло. И к чему тогда убегать от взрослой жизни в поцелуи и любовь? От жизни не скрыться ни в каком большом чувстве. Она настигнет все равно. Она все перемелет. Ведь если она настигла других, то почему должна пощадить нас?»
Марк почувствовал перемены в моем настроении и отодвинулся, чтобы посмотреть на меня.
– Ты чего? – спросил он.
– Зачем мы сейчас целуемся?
– В каком смысле?
– Ты ведь все равно уедешь, – задумчиво сказала я. – Тогда зачем сейчас это все? Может, расстанемся? Все равно ведь все к этому идет, если быть честными.
Марк нахмурил брови.
– Ты так говоришь, будто я в чем-то виноват. Что, по-твоему,
