из-под ног Айзенэрца. Он, развернувшись, выпустил в меня целую обойму — лишь в последний момент я успел рухнуть на грязный пол цеха. Два! Пуля сорвала с Мацея причудливую шляпу, которую тот зачем-то напялил на себя. Выругавшись, он развернулся и бросился в сторону парковки грузовиков, меняя на ходу обойму.
Он был ко мне спиной — идеальная мишень. Выстрел! Черт! Рука подвела меня, и пуля ушла чуть левее цели. Остался последний патрон. Увернувшись от нескольких неприцельных выстрелов Мацея, я бросился за ним по улице.
— Стой, мразь! Я ведь тебя…
Докричать я не успел — Мацей развернулся и высадил остаток обоймы в меня. Одна пуля прошила куртку, вторая вошла в бедро, заставив меня рухнуть на землю. Я выронил из руки револьвер, чему сынок барона был, безусловно, рад.
Нацепив на лицо привычную маску презрения и надменности, он медленно, будто в тире, сменил обойму в пистолете и не спеша подошел ко мне. Сопротивляться я уже не мог — из бедра текла кровь, а боль пронизывала все тело с такой силой, что хотелось в ту же секунду умереть.
— Ты же мне, сука, с первого взгляда не понравился. Наглая сволочь. Что, думаешь, под юбкой Энн спрятался и все, уже наследник Терции⁈ Черта с два!
Он смачно плюнул в меня, но, по обыкновению своему, промахнулся. Увы, у меня уже не было сил рассмеяться, хотя очень хотелось.
— Но ничего, парниша. Ты шваль и грязь под ногами, а я, — Мацей зачем-то ткнул себя в грудь стволом пистолета. Жаль, что его в детстве научили не держать палец на спусковом крючке. — А я — власть здесь. Благородная кровь. По-хорошему тебя бы заживо тут закопать надо, в терриконах. Но мне лень, признаться…
Мацей поднял пистолет. Мне даже не было страшно — слишком сильно я презирал этого вырожденца, этот позор рода Айзенэрцев, продажную крысу. Знал бы ты истинные планы своих хозяев…
Я уже приготовился к выстрелу, вечной темноте, и встрече с богами, как вдруг до слуха донесся гул двигателей флайера. Но шталевский же давно превратился в груду обломков… И тут до меня дошло.
Я вспомнил перестрелку на мосту, и как меня спас этот воздушный транспорт. С тех пор, кажется, о нем все забыли, и во время осады он не покидал площадок замка, оставаясь последней надеждой на спасение для людей Фило, а вот сегодня…
Флайер показался над рудником и, заметив пару человек на отвалах руды, резко сбросил высоту. Мацей от неожиданности опустил пистолет, чем я не преминул воспользоваться. Собравшись с силами, я перекатился, схватил револьвер и, не целясь, выпустил последнюю оставшуюся пулю в наследника Терции. Она влетела в бронежилет, и Мацей лишь дернулся, скривившись. Вспомнив обо мне, он вновь поднял пистолет, но в этот же момент его голова разлетелась, словно спелая тыква.
Не понимая, что происходит, я бросил взгляд на флайер. С низко спустившегося судна смотрел на меня довольный, как урвавший лишний пятак торговец, Астор со своей любимой снайперской винтовкой. Осознав, что с Мацеем покончено, терцианский офицер спрыгнул на землю и жестом велел пилоту флайера приземлиться на ближайшей ровной площадке.
— Давно хотел в этого придурка пострелять. Он мне с подросткового возраста не нравился. Лорд Манфред крут, конечно, но как отец — полный ноль. Только ему об этом не говори.
— Будто он сам не знает, — попытался я выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки, ведь наконец-то все закончилось. — Ты как здесь оказался?
— Так мы, как дома Энн достигли, сразу все и поняли. Мои парни взяли под контроль придурка Фабиана, а сам я на подлетевший флайер заскочил — Фило наконец-то перестал бояться его выпускать — и сюда. Как видишь, вовремя.
— Ага, — поморщился я — давала о себе знать боль от ранения. Впрочем, каменистая земля рудника сейчас была для меня милее самой мягкой перины.
— С тебя ящик бирта, кстати, — усмехнулся Астор, протягивая руку.
— Ага, у Садама самый дорогой закажу, а-а-арх. Что так больно?
— Сейчас тебе закинем обезболивающее, не боись. Ну ты и жирный, Марв, я тебе скажу. Сколько в тебе килограмм? Пятьсот?
— Это все стресс от всей вашей Терции, — нашел я в себе силы для плохой шутки. Сейчас я хотел лишь одного — отрубиться и проснуться здоровым.
Тем временем Астор все продолжал:
— Осталось только на границу смотаться — тамошние шталевские солдатики уже ручки подняли. Никому за северную тряпку помирать неохота.
— Помирать вообще никому неохота, — как назло, флайер сел в сотне метров от нас, что доставило мне несказанное «удовольствие».
— Сработал кстати ты неплохо там, у замка, — никак не затыкался гвардеец. — Посекли половину шталевских, они пытались чем-то огрызаться, из автомобильных пушек, да из минометов, но кто они против автопушки и наших шнелфайров? Полчаса — и белый флаг над островами. Шикарно.
— Будь другом, прошу, — взмолился уже я. — Заткнись. Я хочу всего лишь добраться до замка.
— Как и все мы. Сейчас там безопасно — Терция вернулась к своему хозяину.
Глава двадцать вторая
Новая жизнь
Терция постепенно зализывала свои раны. Немногочисленные выжившие бойцы Шталей роем муравьев сновали перед стенами замка, зарывая воронки от взрывов и хороня погибших, то и дело поглядывая на винтовки надсмотрщиков. То и дело в небе виднелись флайеры всех цветов — это прибывали и отбывали послы баронов Сумеречных земель, собравшихся против своего сюзерена: Ханбенны, Сильвены, и даже старые враги Вайсхавы.
Граф Шталь, загнанный в угол обвинениями Манфреда и тем, что сын его был взят в заложники, не выезжал за пределы Дельты, и лишь посылал богатые дары и жалостливые письма, выпрашивая не пойми чего. Дни его, по крайней мере, в роли главного человека в Сумеречных землях, были сочтены.
Мацея похоронили как вшивую собаку, просто завалив грудой пустой руды где-то в горах, а его покровитель, Фабиан Шталь, сидел взаперти в подземельях замка. Разумеется, коротал он дни не в карцере без света и тепла, а в хорошей камере с мягкой кроватью и книжной полкой, но, черт возьми, даже если клетка из золота, она не перестает быть клеткой.
Мой тарантас, который аж с момента знакомства с Энн стоял в ремонтной мастерской, наконец-то вывели во двор. Я закинул в него пару мешков монет, немного трофейного барахла и сел за руль.
