семейка доставила ей немало хлопот, пусть живет спокойно без дурацкой информации.
— Кх-кх!
Блядь! Еще один урод.
— Уезжай, — бросает ему Дина. — Я не хочу иметь с тобой ничего общего.
— Так как же? Не по-человечески это, Дина. Я же отец.
— Слушай, сколько тебе надо? А? Скажи, ну?
— В смысле? Денег? — начинает суетиться недо-папашка. — Так сразу и не сказать. Тут думать нужно.
Вот же падаль!
Неотрывно смотрю, как она кусает губу и крепится, чтобы не зареветь. Становится так больно, так пиздецки страшно и стыдно, что задыхаюсь. Бедная моя девочка, сколько ты вынесла на своих хрупких плечиках.
Каждый миг сейчас проживаю заново, когда обижал ее, каждую секунду. Язык готов себе отрезать, башку свернуть, только не поможет. Сожалею о сотворенном зле, стыд меня жрет, как опухоль. Напряженно всматриваюсь, готов в любую секунду броситься и защитить, но она мужественно проходит очередной (клянусь, что последний) удар судьбы.
Жру вину не проглатывая. Она застревает. Не дает функционировать. Сам себе обещаю любить Дину и беречь, вернуть сторицей все, что задолжал. Как заклинание твержу, что не допущу больше ни одного разочарования.
Клянусь. Клянусь!
— Так сколько? — дрожащим голосом уточняет Дина.
Молча отхожу к багажнику. Открываю и откапываю дорожную сумку. Сегодня тот день, когда я как в старом кино снял наличку. Да, так бывает редко, но я рад, что именно сегодня это случилось. Тяну замок, выгребаю пачки и медленно протягиваю уроду.
Трясущимися руками принимает, бережно, как дитя, притискивает кучу к груди. Ох и сука.
— Пошел вон отсюда, — выцеживаю совсем иную угрозу. Понимает и отшагивает назад. — ты же за этим пёрся сюда. Вали и на глаза больше не попадайся.
— Я понял. Теперь в расчете.
Не вмазываю в рожу только из-за жены. Она и так потерянная стоит, вот-вот слезы брызнут. Старик исчезает со скоростью ветра. Я же выдыхаю и тяну шею. Даю себе пару секунд.
— А ну иди сюда, малыш, — в два шага рядом. Подхватываю на руки, кружу ее. — Расстроилась? Брось. На хер их!
Она так меня обнимает, что сердце заходится. А когда в шею утыкается мокрым лицом, так и вовсе наизнанку выворачивает. Острой стрелой пронзает от макушки до пяток. Прижимаю нежнее, ласкаю без пошлости.
— Все, моя девочка. Все позади. Я тебя люблю, Дина. Только тебя, веришь? Прости меня, родная. Прости меня, умоляю, Дин. Столько боли от меня видела… — горло перекручивает до трескучести, жаром шпарит по затылку, но продолжаю. — Больше никогда, Динуль. Никогда. Ты все для меня. Все на свете, Дина.
Глава 44
— Пора расширяться, Дин.
Отрываюсь от компа и внимательно смотрю на мужа. Угу, вчера снова поженились. Тихо, спокойно, без суеты. В загс забежали по пути на работу и расписались, а дальше по офисам разошлись. Некогда. Надо трудиться. Таков закон жизни, если хочешь оставаться на плаву. Если Давид может себе позволить послабление, я пока нет.
— Подумаю.
— Что думать? Тебе тесно уже в былых рамках. Издательство трещит от нагрузки. Нет, — разводит руки, — дело твое. Кто я такой, чтобы лезть в чужой бизнес.
— Ты мой муж, Давид. Самый лучший. Помнишь?
— А ты моя самая лучшая. Знаешь?
— Слушай, хочешь бокал вина? Сделаем паузу?
— Я принесу.
Болезненная тема временно откладывается. Не говорить же ему, что я боюсь. На старом месте привычно и что места мало? Размещаемся же. Хотя Лида уже косится, да и новенькие приходят в недоумении. Размах неплохой, а все на головах видят. А когда открывалась, казалось площадь огромна.
Наблюдаю за Барским. Голенький почти. Плечи широченные, шея как у быка. Ух, какой.
И все же он очень красивый. Давид моя слабость. Я не только в его тело влюблена, теперь и в душу тоже. Он настолько изменился, что иногда не верю. Как такое возможно? Ну как из самовлюбленного черствого хладнокровного мудака выродился замечательный парень. Хотя знаете… и понимать не хочу.
Назад Барский возвращается уже без футболки. Обожаю, когда он домашний. Без привычного костюма и галстука. Давид несет два бокала охлажденного вина. Сверкает подкачанным голым торсом и так соблазнительно висят штаны на крепких бедрах. М-м-м…
Замечает мой взгляд, улыбается так довольно, что коренные зубы вижу.
Чокаемся и делаем по глотку.
— Дина, как хорошо, что ты со мной. Повторять не устану, — отставляет бокал и лезет обниматься. Уютно устраиваюсь на груди мужа. Вдыхаю его запах. — Не знал, что так любить сумею. Даже не предполагал. Слышишь сердце? Слышишь? Знай, только для тебя бьется.
— Люблю тебя, Барский.
Обхватываю двумя руками за шею и прижимаюсь. Счастье захлестывает. Разве я думала, что когда-нибудь так будет? Мечтала если только. Но как известно мечты сбываются. Только мне никто не сказал, что настолько сбываются. От избытка иной раз задыхаюсь.
— Дин, я хочу с тобой на океан. Едем?
Вот это новость. Удивляюсь не то слово, каким могу выразить состояние.
— А работа?
— В кого ты превратилась? — недовольно прищуривается. — Ты моя жена или трудоголичка? Можно для меня хотя бы неделю выкроить?
— Ну если только неделю.
— Издеваешься, — рычит, заваливая на пол.
— Нет. Ты сам приучил работать.
— Знал бы…
— Угу. Ай, щекотно.
— Даже я могу урвать неделю. При моем размахе. Ты что выделываешься? Все равно с собой компы будут. Удаленка тоже вещь. Давай, соглашайся.
— Признавайся, купил уже?
— Ага. Только когда не скажу.
— Вот как с тобой договариваться? Нарушитель.
— Еще какой. Бирюзовая водичка, Дин, песочек… Горячая моя… Пляж… Ночь … Я тебя на этом песке… Под звездами… Так буду жарить! Не представляешь как. Показать?
— Давид!
— Так сильно, что он мокрым под тобой будет, — не слушает и продолжает покусывать кожу, а я плавлюсь под напором. — Каждый день, каждую ночь… Сними это. Давай помогу. Динка, мне кажется или у тебя грудь выросла?
— Нет. Тебе кажется.
— Едем. Скажи, что едем. Хочу тебя на песке.
— Ты не только на песке хочешь, а всегда.
— Как и ты.
— Как и я. Всегда. Давид… Ох, еще… Да. Да вот так…
Разомлевшие лежим прямо на полу. Я на груди у Давида. Дышу им, как всегда. Он нежно перебирает мои волосы на макушке. Слушаю мерный стук сердца. Так стучит только счастливое, никак неменьше.
— Не звонил тебе больше найденыш? — тихо спрашивает Барский. — Прости, что сейчас спрашиваю. Не довелось как-то до этого, Динуль.
— Да-а-а, — неопределенно машу, вставая. — Вчера.
— И?
— Он мне чужой. Нет никакого дела до него. Ты знаешь, мне кажется, что он маму никогда не любил. Часто думаю, что она в нем нашла?
Барский умолкает. Смотрит в
