понял гораздо позже, когда был сыт и здоров.
— Папа был хорошим человеком, — странным отстраненным голосом говорит она, как будто вышла из генерирующая эмоции часть ее организма. — Он всегда помогал… насколько мог.
Мне нечего на это ответить, потому что то был первый и единственный раз, когда я столкнулся с Гариным. С тех пор мы никак не пересекались и, хоть я всегда помнил, кто именно выписал мне пинок в сытую жизнь, у меня даже мысли не возникало поинтересоваться жизнью своего благодетеля. Но когда судьба столкнула меня с Валерией, и я узнал, чья она дочь, все встало на свои места. Может быть, Гарин спас того трусливого мальчишку только для того, чтобы он встал на ноги, окреп и заматерел, и много-много лет спустя, точно так же протянул руку помощи его же собственной дочери.
— Мы можем уехать отсюда куда-нибудь, — делаю жест рукой, как бы предлагая на выбор любую точку мира на карте. — Возможно, есть место, где ты хотела бы вспомнить о нем.
Валерия уже не стесняется слез, дрожащими пальцами снова и снова вытирает мокрые дорожки на щеках и подбородке. Но моя идея заставляет ее задуматься. Да я и сам слегка гружусь этим внезапным приступом сочувствия — я так старательно культивировал в себе безразличие к эмоциям окружающих, что в какой-то момент перестал их чувствовать даже когда это было необходимо. С Алиной мне это очень мешало, хотя изредка, особенно когда она начинала творить неадекватную херню, ей неплохо удавалось раскачать меня на злость. То, что я чувствую сейчас по отношению к Валерии точно не жалость и не имеет ничего общего с желанием покормить бездомного котенка. Я как будто… вижу в ней восьмилетнего себя. Или мне просто хочется продолжать играть в Бога и превращать грубый кусок гранита в нечто прекрасно-холодное?
— Может быть, в парк? — Валерия еще плохо ориентируется в здешних достопримечательностях, поэтому находит сохраненных фото хорошо знакомый мне пейзаж с видом на площадь с фонтанами. — Папа любил воду. Иногда брал меня прямо посреди ночи, и мы шли к морю. Но здесь… нет моря…
— Поехали.
Она встает, но ее сильно штормит от усталости и эмоций, и я, неожиданно для самого себя, беру ее за руку. Валерия вздрагивает, когда наши пальцы соприкасаются и на какое-то мгновение этот первый телесный контакт превращается в сцену из немого кино — мы смотрим друг на друга с таким количеством вопросов и эмоций в голове, что это проще оставить как есть, чем пытаться проговорить. После короткой заминки, как будто ей нужно было убедиться, что я не одерну руку, неуверенно сжимает пальцы вокруг моей ладони. Послушно идет за мной к выходу, дает усадить себя на переднее пассажирское сиденье, дает пристегнуть ремень безопасности. Какого хрена я творю? Половину дороги, которую мы проводим в абсолютной тишине, я пытаюсь вспомнить, когда меня в последний раз так накрывало телячьими нежностями и ни хрена не могу вспомнить. Алина всегда жаловалась, что я бесчувственная тварь и мне приходилось сублимировать для нее заботу, но каждый раз это давалось с трудом — приходилось постоянно быть «на стреме», чтобы не пропустить момент приобнять ее, чмокнуть в нос, отпустить подходящую романтическую фразочку.
Но я абсолютно уверен, что никогда и никогда не любил так, как Алину. И после нашего разрыва смирился, что мой мир без нее окончательно заледенеет. Но Валерия…
Я украдкой поглядываю на нее, пока она безмятежно дремлет, свесив голову на плечо. Она действительно заметно сбросила — на щеках появились острые тени, обозначились скулы и настоящая форма подбородка, но я по-прежнему не считаю ее хоть сколько-нибудь привлекательной. Ничего во мне не хочет попробовать на вкус ее губы, ее близость не заставляет член напрягаться от предвкушения. Но сегодня она стала той темной лошадкой, которая, неожиданно даже для меня, обскакала Алину.
Меня так погружают эти мысли, что когда приезжаем на место, я долго не решаюсь разбудить Валерию. Просто как придурок разглядываю ее расслабленное во сне лицо и как иногда подрагивают ресницы, прислушиваюсь к ровному спокойному дыханию. Понятия не имею, сколько еще это могло бы продолжаться, но из авто, которое паркуется рядом, вываливается шумная компания и Валерия тут же вскидывается, разбуженная женским смехом. Она рассеянно отрет глаза, осматривается и начинает бормотать извинения за то, что уснула.
Я снова молча выхожу из машины, так же уверенно беру за руку и веду по дорожке на тот холм с ее фото. Уже давно стемнело, время года тем более и не способствует таким вылазкам, но я хочу хотя бы как-то скрасить этот день. В память о человеке, который не побрезговал испачкать свой дорогой костюм об грязного безродного пацана. В память о той наивной девчонке, которая писала моральному уроду длинные эмоциональные сообщения, мечтала о ёлке, коте и толстой неуклюжей собаке. В память о собственном детстве, которое я почти и не вспоминал до сегодняшнего дня.
Мы садимся на свободную лавочку, но спустя пару минут, обдуваемые ветром со всех сторон, пододвигаемся друг к другу в поисках тепла. Я не сразу понимаю, почему вдруг «оживает» моя рука, обнимает Валерию за плечи, а нос хочет уткнуться в ее растрепанные после спортзала волосы.
— Он так любил жизнь… — еле слышно говорит Валерия. — Он так любил эту проклятую жизнь…
Отчаянно, как испуганный зверек, обнимает меня в ответ и долго рыдает навзрыд.
И до меня вдруг доходит, откуда этот внезапный приступ эмпатии. Она сейчас — это восьмилетний я в той грязной луже. Мне было так же больно как Валерии, и точно так же, как она, я не понимал, как мир может быть таким беспощадным.
— Больше никто и никогда не заставит тебя страдать, — говорю куда-то ей в макушку. Вряд ли Валерия слышит, но это и не важно.
Я научу ее не чувствовать боль.
Я покажу ей, каким понятным и удобным может стать мир, когда в сердце не остается места для сочувствия, угрызений совести и любви.
Есть такие милые забавные зверьки, похожие на мартышек, но с огромными глазами и размером не больше кокосового ореха. Ведут ночной образ жизни и на первый взгляд кажутся абсолютно безобидными, но у них во рту есть ядовитые клыки. Один укус, конечно, не убьет, но доставит кучу неприятностей и может даже уложить на больничную койку. Но людям все равно очень хочется держать дома забавную зверушку, и
