цвете и формах – элементы всех картин, подобно тому, как клавиатура содержит звуки всякой музыки. Но художник рожден для того, чтобы выбрать, отобрать и сгруппировать со знанием дела эти элементы так, чтобы достичь прекрасного результата, так же как музыкант выбирает свои звуки и образует аккорды, пока не добудет из хаоса великолепную гармонию. Сказать художнику, что природу следует брать такой, как она есть, все равно что предложить пианисту сесть на рояль…»
Отстаивая свою позицию, Уистлер мог пойти даже на разрыв отношений со своим многолетним покровителем – английским судовладельцем Фредериком Лейландом, который пригласил художника как автора картин для украшения холла и столовой. Архитектор и дизайнер Томас Джекил оформил столовую как комнату для демонстрации коллекции китайского фарфора с кожаной обивкой и ореховыми полками. Вскоре Джекил взял паузу из-за болезни, а владелец особняка уехал в Ливерпуль, ощутив свободу, Уистлер решил немного изменить цвет стен, чтобы они гармонировали с его картиной «Розовое и серебряное: Принцесса из страны фарфора». Но в процессе работы замысел автора изменился, им овладела волна вдохновения, в итоге стены стали сине-зелеными с тонкими, в японском духе, золотыми узорами и стилизованными изображениями павлинов. Когда Павлинью комнату (теперь столовая обрела имя) увидел Лейланд, он пришел в бешенство и прекратил общение со строптивым живописцем. Уистлер был уверен в своей правоте, поскольку считал искусство самоценным: «Шедевр должен расцветать у художника, как цветок, – столь же совершенным в бутоне, как и в полном цвету, без объяснения причины своего существования…» А Лейланду он сказал напоследок: «Вас и помнить-то будут только потому, что вы владелец этой комнаты». И оказался прав.
Отвергая социальные функции искусства, Уистлер придерживался принципа «Искусство для искусства», девиза модного направления – эстетизма. В своих картинах автор отстаивал право живописи на отсутствие нарратива, фабулы или логики, ему важно было передать настроение, тонкие ощущения, образы и ассоциации с помощью сложного колорита и живописных приемов. Сейчас, по прошествии полутора столетий, такая точка зрения давно отрефлексирована и не вызывает протеста.
Совсем другая реакция была у современников Уистлера, особенно профессионалов, которые стояли на кардинально другой позиции – моралистической, или назовем ее позитивистской, когда искусство должно изображать правду жизни, следовать природе, а живопись, по их мнению, призвана отражать литературные, исторические или легендарные сюжеты и образы, поднимая тем самым нравственность зрителей. Лидером этого направления в искусствознании был очень авторитетный ученый Джон Рёскин, покровитель прерафаэлитов, картины которых были пропитаны сюжетами из английского Средневековья, шекспировских пьес или античных мифов.
Джеймс Уистлер
Ноктюрн в голубом и серебряном. Челси. 1871
Джеймс Уистлер
Павлинья комната. 1876–1877
Когда Рёскин посетил галерею, где была выставлена картина Уистлера, он был возмущен так, что позволил себе крайнюю резкость в обзорных статьях: «Несмотря на то что я был наслышан о наглости кокни, однако я не ожидал увидеть шута, который просит двести гиней за то, что тот плеснул ведро краски в лицо публике». Многие «моралисты» поддержали известного критика, а поклонники набирающего силу символизма были на стороне художника. Стремительно назревал скандал, у консервативного лагеря в руках были рычаги финансового и административного давления. После ряда притеснений Уистлер решился обратиться в суд с иском против Джона Рёскина, которого он обвинял в клевете на его картину «Падающая ракета» (это второе название работы) с требованием компенсации в 1000 фунтов за ущерб деловой репутации. Сказалось заокеанское происхождение Уистлера, всем известна страсть американцев к судебным разбирательствам. Судебный процесс по столь щекотливому вопросу тянулся около года, поскольку задачей суда было выяснить, является ли данная картина произведением искусства и может ли она стоить 200 гиней.
В ходе заседаний у автора интересовались, что же он изобразил, на что Уистлер отвечал: «Это художественная композиция, мотивом для которой послужил фейерверк в садах Креморна». «Так это вид на Креморн?» – спрашивал адвокат Рёскина. «Если бы это был вид, то это не принесло бы зрителям ничего, кроме разочарования», – парировал Уистлер. Тогда суд спросил у автора, какое время было потрачено на создание картины, ответ был – два дня. «А не слишком ли дорого за два дня работы?» «Да, я беру деньги за два дня, но и за все те знания, что я приобретал всю жизнь», – произнес Уистлер и услышал в свой адрес овации. В результате приговор суда был в пользу Джеймса Уистлера, его картина была признана «настоящей» картиной, имеющей право на существование. Только судебные издержки были столь велики, что Уистлер оказался на мели и был вынужден срочно отправляться в Венецию для работы над альбомом офортов, чтобы на продаже графических листов (вот они-то ни у кого не вызвали никаких сомнений в качестве) поправить свои дела.
Рёскину этот суд также не принес ничего хорошего, его непогрешимая репутация знатока и теоретика искусства была разрушена. В том же году Рёскин ушел в отставку с поста профессора Школы изящных искусств Слэйда в Оксфордском университете. Для ученого этот скандал стал профессиональной драмой, он столкнулся с новыми процессами в искусстве, которые он перестал понимать, а следовательно, не мог их принять. На его глазах классическое искусство XIX века, основанное на стройной системе художественных и гуманистических правил, уходило в прошлое, надвигалась неотвратимая волна грядущего модернизма с его презрением к моральным ценностям и нравственным обязательствам художника. Через несколько лет громкие заявления и эпатажные произведения Джеймса Уистлера покажутся просто цветочками, ибо уже зрели ягодки скандального искусства начала ХХ века.
История тридцать пятая
От узника замка в Риме до хозяина замка в Париже
Бенвенуто Челлини
Обычно профессию художника избирают люди, склонные к обособленности и даже закрытости, поскольку занятие живописью или скульптурой требует тишины и сосредоточенности на своих мыслях и ощущениях. Но есть среди рыцарей кисти и резца исключения, которые созданы из взрывных элементов, они всегда готовы к столкновению и конфликту, их яркому таланту нужен пороховой запал, чтобы зажечь творческое горение и создать шедевр. Такова была природа дара прославленных гениев Микеланджело или Караваджо, чьи судьбы подобны эпической саге вкупе с авантюрным романом. Однако пылкая и щедрая на таланты земля Италии знавала фигуру, которая смогла бы побороться в этой шумной компании за первое место по умению попадать в истории и наживать врагов. Это знаменитый скульптор и ювелир, а также бретер, узник, обвиняемый в воровстве и убийствах, ловелас и повеса – блистательный Бенвенуто Челлини. Его судьба
