– Ты бы стал делать вторую попытку?
Он уходит от вопроса.
– Ты отлично выдержал. Не думал, что ты такой крепкий парень.
– Быть может, я привык к большей жаре.
Он допивает кофе и уходит, ничего больше не сказав.
Корабль снова охвачен напряжением. Мы не можем клаймировать, пока Вейрес не стабилизирует магнитную систему. Охотники приближаются.
Рыболов в центре внимания. На его приборной доске приятная тишина.
Намертво застряли в космосе. Семь часов. Вейрес не сбалансировал несколько сотен мелких токов нагрузки в полях АВ-контейнера. Сверхпроводящие контрольные схемы пострадали от местного перегрева.
Время еле ползет – до тех пор, пока я не просчитываю, сколько его прошло с того момента, тогда «Левиафан» позвал подмогу. Тогда оно начинает лететь со свистом.
Мы все еще в состоянии боевой тревоги. Дружки наших отправленных на пенсию приятелей могут объявиться в любую минуту. Скоростному истребителю с Ратгебера уже хватило бы времени на дорогу туда и обратно.
Сборники нечистот дают полную нагрузку на системы регенерации атмосферы.
Я боюсь. Боюсь до чертиков. От такого беспомощного сидения можно заголосить благим матом.
Командир все жует ухо Вейресу. Дескать, долго вам еще? Ответов я не слышу, но это несущественно. Старик приказывает Пиньяцу заряжать аккумуляторы. Он готов к бегству в нормальном пространстве.
Проклятие! Если бы я не продолжал делать записи, не занял бы себя чем-нибудь, я бы завопил. Или повел бы себя, как Никастро. Сержант носится повсюду, как неуемная старуха, и бесит всех своей суетой.
Я постоянно поражаюсь, как им удается понимать командира с полунамека и с полужеста. Они уже закаляются в предвидении суровых времен. Даже их походка и осанка переменились. Я начинаю чуть-чуть лучше понимать Старика.
В крутую минуту он даже почесаться не осмелится не вовремя. Тот, кто это слишком хорошо понимает, оказывается под сильным давлением.
На обычном корабле командиру легче. У него есть своя каюта. Он не выставлен все время на всеобщее обозрение.
Мы так устали, что не сильно блеснем, если объявятся ребята из той фирмы.
Проходит двенадцать часов, а Вейрес сообщает о неудовлетворительной стабилизации. Куча времени потеряна. Вдруг раздается крик Рыболова:
– Командир, вижу тахион-образ!
Я наклоняюсь и смотрю на его экран до того, как соберется толпа. Образ чужой. Определенно чужой. Ничего подобного я еще не видел. Командир приказывает:
– Снижайте мощность до минимума, мистер Вейрес.
Клаймер дрейфует по следу разрушенного корабля. Наша нейтринная эмиссия – свечка по сравнению с пожарищем в кильватере.
Бежать бессмысленно. Если мы смогли заметить конкурента – значит, и они заметили нас. У их охотников скорость гиперсдвига больше, чем у клаймера. Скорость – критический параметр конструкции истребителей.
Бежать мы не можем. Командир не уйдет в клайминг, пока не стабилизируются магнитные системы. Так что будем притворяться, будто нас здесь нет.
Запах в операционном отсеке становится сильнее. Нервозность увеличивается. Рыболов, поглощенный показаниями приборов и молитвами, сохраняет самообладание.
Я подозреваю, что его радует перспектива скорого конца. Шанс на возможность скорой встречи с Богом. Эй! Большой дядя в небесах! Не хочешь ли разочаровать этот глупый мешок Дерьма?
Охотники рыщут повсюду, смотрят и слушают. Порой они совсем близко от нас, и приборная доска Рыболова скрипит.
– Их по меньшей мере восемь, – говорит он. Они кружат уже четвертый час. – Вид у них голодный.
– Чертова уйма огневой мощи, и все, чтобы помешать второразрядному писателю собрать материал.
Шутка не вышла.
– А больше им делать нечего, сэр, – говорит он. – Конвоев здесь нет, охранять нечего.
Охотники работают упорно и умело. Один из истребителей пронесся по курсу линкора прямо над нами. Чистое везение, что он нас не обнаружил. Другой ползает вокруг в норме и выдает себя лишь потому, что недостаточно понизил мощность для адекватного скрытия нейтринной эмиссии. Как и мы, он использует лишь пассивные сенсоры. Радар бы обнаружил нас мгновенно.
Время идет. Люди засыпают на постах. Ни командир, ни старпом им не мешают.
Стоит мне расслабиться и решить, что они прошли, как на детекторе появляется очередной корабль. В таких условиях я спать не в состоянии.
– Почему они не оставят это дело? – размышляю я вслух. – Будто бы знают, что мы здесь. Будто хотят нас вспугнуть.
– Возможно, – говорит Яневич. – Какие-то корабли с «Левиафана» могли оказаться на вылете. Может быть, они разыскивают уцелевших.
Никак не похоже. Не на таких же скоростях.
Яневич и командир все больше и больше времени проводят с Уэстхаузом. Их лица все больше и больше озабочены. Кильватерный след «Левиафана» рассеивается. Скоро он уже нас не скроет.
Канцонери бегает туда-сюда. Похоже, компьютеры заметили что-то еще.
Я останавливаю старпома во время его очередного набега в мою часть отсека.
– Что случилось? Отчего морды вытянулись?
– Нас очень скоро обнаружат. Они читали нашу нейтринную эмиссию до момента, когда мы легли в дрейф. Их компьютеры все просчитают. Тут-то нас и прижмут.
– Проклятие. Я должен был знать. На этом пруду волнение не затихает никогда, так?
– Не-а. Крути расходятся, пока не смешаются с другими.
– И что делать?
– Рванем при первой возможности. Они знают, что мы где-то здесь. Обмануть их мы не сможем, даже если они не вычислят нас на компьютерах. Будут гоняться, пока не поймают нас на радар.
– Упорные, гады. Как они догадались?
– Кто знает? Может быть, у «Левиафана» был жучок-наблюдатель на противоракетном экране. Или корабль охранения, которого мы не обнаружили. Что угодно. А что именно – значения не имеет.
Через пятнадцать минут наступил один из тех редчайших моментов, когда на экранах обнаружения никого не было.
– Увеличить мощность, – приказывает командир. – Инженерный, приготовиться к гиперу и клаймингу.
Магнитные системы Вейреса почти стабилизировались. Похоже, что Старик собирается воспользоваться шансом.
– В такой ситуации, – говорит Рыболов, – лучше сначала клаймировать, а потом бежать. Если никто не затаился прямо над нами, они не возьмут след в точке Хоукинга.
– На старте будет адский шум. А если магнитные системы у Вейреса не в порядке, соберем большие похороны.
– Да, сэр.
Это его не сильно тревожит.
