говорить? — Она скривила губы.
— Потому что ты не можешь устоять перед моим пленительным взглядом?
Она вскочила, будто ужаленная. Кофе пролился на скатерть.
— Знаешь что? Убирайся из моего дома!
Я схватил ее за руку и притянул к себе. Она яростно сопротивлялась, и я отпустил ее. Моя собственная точка кипения стала абсурдно низкой — я отвечал гневом на гнев.
— Ты была права, сказав вчера, что я умышленно нарываюсь на неприятности. Идет охота, и если я не займу роль охотника, следующий пожар станет для меня последним. Ты не понимаешь, насколько серьезны ставки, Зенит.
— Для кого они серьезны? Для тебя?
— Да.
— Ты просто чокнулся. Что ты такое вытворяешь?
— Я ищу… — Нужные слова не шли на ум. Много чего я искал. В первую очередь — избавления от ярости и изгнания всех наводнивших мою жизнь призраков. — Убийцу. — Это мощное, в общем-то, слово прозвучало плоско, незатейливо, будто из уст того самого парня из басни, который все время кричал о волках шутки ради, а потом опростоволосился.
— Кого? О чем ты? — Волосы упали ей на лицо снова, закрывая глаза. — Боже, Сьюзен Хартфорд покончила с собой. Почему ты так уверен, что Ричи имеет какое-то отношение к самоубийству твоей подруги?
Наверное, из-за того, как он на меня посмотрел, когда я упомянул о шрамах. Мне не хотелось говорить Зенит еще и об этом — я и так завел ее слишком далеко в лабиринт. Все попытки играть в грэм-гриновского «тихого американца» вышли мне боком. Передними зубами Зенит мочалила нижнюю губу, и это выглядело бы ужасно мило, если бы только ее глаза не были полны такого смятения.
— Я думаю, Сьюзен вляпалась во что-то, с чем не смогла справиться. Я убежден, что Ричи знает, что это, даже если сам не вовлекал ее. Хотя, сдается мне, именно он ее и вовлек. Мне нужно его содействие.
— Что ты такого сделал, что вышибала так разозлился на тебя?
— Я упомянул имя Габриэлы. Ты уверена, что никогда о ней не слышала?
— О порноактрисе? Нет, говорю же. — Она была сбита с толку и попыталась разрядить обстановку, и я повел ее обратно к столу. Мы снова сели. Кажется, до нее наконец дошло, что у меня не было к Ричи пустой вендетты и ситуацию обусловливало нечто большее, чем разыгравшееся писательское воображение. — Поверь мне, Натаниэль, Ричи не замешан в секс-рабстве или чем-то подобном. Все, что я знаю, — он владеет домом в Дикси-Хиллз, где снимают эти фильмы. Хотя это даже не его собственность. По сути, это место выкуплено одним из парней, ведущих бизнес с его отцом.
В Дикси-Хиллз проживала Линда. Забавно.
— И что дальше?
— С чего ты взял, что есть какое-то «дальше»?
Я выжидательно молчал.
Зенит вздохнула.
— Полгода назад Ричи предложил мне сняться в одном из их видео. Как бы в шутку, но как бы и нет. Я отказалась, и на этом все закончилось. Он не приставал больше, не урезал мне гонорар за выступления. Разве что передал кассету с одним фильмом, как бы образец того, что они делают, — я глянула интереса ради… ну, картинка выхолощена до блеска, но меня с подобного все равно воротит.
— Где этот дом? — спросил я.
— На Блюджей-драйв. Не знаю номер, но он сказал, это единственный дом, который не видно с улицы, в конце длинного проезда. — Зенит вцепилась мне в руку. — Только, молю, не предпринимай ничего слишком безумного. Уговор?
Кошка, которую я прежде не замечал, спрыгнув с верхней полки шкафа, плюхнулась напротив меня. У нее был приятный золотисто-песочный с шоколадного цвета пятнами окрас. Осторожно подавшись вперед, зверь зарылся мордочкой в оставленного без надзора тунца. Войдя, я недостаточно плотно закрыл входную дверь; та приоткрылась на несколько дюймов, громко заскрипев. Зенит подскочила от внезапного шума.
Кошка замурлыкала, как будто чьи-то успокаивающие руки погладили ее по спине.
Всю Блюджей-драйв затеняли кроны деревьев, переплетающие ветви высоко над головой, образуя нечто вроде крытой галереи. Летом, должно быть, гулять здесь было одно удовольствие — идешь такой со своей девушкой, болтаешь о рождении детей и о будущем, ранняя утренняя роса испаряется с окрестных газонов. Да и зимой, наверное, тут не хуже — когда снег укрывает кусты подобно глазури на торте, и так и тянет обсуждать сказочные рождественские байки да подтрунивать над видом, с которым твой младший братишка ждет появления Санты.
Но вот в дождливый осенний день Блюджей-драйв представляла тягостное, слишком запустелое зрелище. Огороды, оставшиеся без присмотра хозяек, заросли сорняками. Ковер из разноцветных опавших листьев устилал тротуар. Сточные канавы были переполнены.
Проехав по улице взад-вперед, я подметил в единообразной панораме нетипичный участок — рощу из вязов, дубов и эвкалиптов на небольшом холме, окружавшую какое-то жилье. Дренажные канавы тянулись по обе стороны крутой подъездной дороги, усыпанной гравием. На переполненном почтовом ящике из оргстекла были выгравированы винтажным шрифтом четыре цифры: 1807.
Я припарковался на другом конце квартала. Канавы сходились на середине улицы, где вода закручивалась тугим водоворотом против часовой стрелки. Канализационный сток ревел. Я проверил почтовый ящик, надеясь найти письмо с именем на нем, но обнаружил только гору безымянных рекламных рассылок — «Дорогие друзья, мы рады представить…» и все в таком духе. Участок был огорожен забором из красного дерева, а створки широких ворот удерживались вместе веревкой, продетой через щеколду.
Ни одной машины в поле зрения. Я продолжил подниматься по тропинке — мокрый гравий хрустел под ногами, шум дождя громко отдавался на холме. Подъездная дорожка резко повернула, и я увидел современную скульптуру из кованого железа, осевшую в грязи. Дом в стиле Тюдоров с остроконечной крышей, расположенный в начале длинной аллеи, терялся в зарослях. Большие эркерные окна выходили на восток. Я обошел парадную дверь, прокрался на заднее крыльцо, подергал за ручку. Дом оказался не заперт, но от влаги дверь перекосило и разнесло, она просела в раме на добрых полдюйма. Мне пришлось прижаться к ней плечом и сильно толкнуть — только тогда она поддалась.
Я стоял на широкой ковровой дорожке, тянувшейся вперед, к большим комнатам, каждая из которых отличалась неброским, но явно дорогим декором. Нутро дома вовсе не казалось заброшенным или неухоженным, кругом витал густой аромат освежителя воздуха «Попурри». Пепельница, поставленная на тумбочку в гостиной, была щедро заполнена.
Никаких фотографий в рамках на каминных полках, никаких тарелок в раковине или записок на холодильнике. Ни одной картины на стенах, ни одной безделушки «для уюта». Телевизор отсутствовал. Ничего такого, что добавляло бы индивидуальности и заставляло бы думать,
