Однако сердце Панкратьевой предательски ныло еще и от страха за собственное будущее. А вдруг она так и останется одна до старости лет? Одной было нестерпимо плохо, это Панкратьева хорошо запомнила в тот недолгий промежуток своей жизни, когда уже рассталась с бывшим мужем, но ещё не встретила Алика. Может быть, все-таки лучше с Аликом, чем одной куковать? Хотя с Аликом она прожила два года, и как-то ничего особо хорошего ей не вспоминалось, а вот последняя неделя, которую он отсутствовал, будучи в командировке, ей очень даже понравилась. С другой стороны, отсутствовал-то Алик физически, но в то же время всё же присутствовал морально. Одно дело, когда кто-то в отъезде, но этот кто-то есть, и совсем другое дело, когда нет никого! Вот если б Алик был, к примеру, капитаном дальнего плавания….
Панкратьева подумала, что все ее теперешние метания очень напоминают процесс расставания с бывшим мужем. Она тогда тоже никак не могла решиться, боялась, что муж без нее совсем пропадет, а она останется до старости лет одна. На то, чтобы, наконец, уйти от него, у неё ушло более десяти лет. Более десяти лет ее такой короткой жизни. Маяться ещё десять лет? Через десять лет ей будет около пятидесяти! Какой там последний вагон? Тю-тю! Все поезда ушли за горизонт. И останется старая обезьяна со своими бубновыми хлопотами у разбитого корыта.
«Нет, я не могу больше позволить себе такую роскошь – быть несчастливой»! – С этой мыслью Панкратьева вышла из ванной и услышала, как хлопнула входная дверь.
В спальне шкаф Зотова был открыт, в нем сиротливо болтались пустые плечики, на журнальном столике лежал ключ от квартиры. Панкратьевой стало не по себе. Она открыла отделение, в котором размещались свитера и джинсы, там тоже было пусто. Панкратьева огляделась. Конечно, он забрал не все свои вещи. Все-таки два года прожил у нее в квартире, и собрать все за полчаса просто немыслимо. Панкратьева вспомнила последнего Люськиного мужа, который после развода чуть ли не каждый день приходил к ней в дом за какой-нибудь очередной забытой им вещью. Тут же пришло решение потратить субботу на то, чтобы собрать оставшиеся вещи Алика и отвезти их к нему.
«Резать, не дожидаясь перитонита», – с этой гениальной мыслью Панкратьева забралась в кровать и попыталась заснуть.
Сон не шел, а через некоторое время она вдруг почувствовала в районе солнечного сплетения странные ощущения. Это была невозможная тоска, которая перемежалась со страхом, переходящим даже в некоторый ужас. Как будто душа её скукоживалась в нестерпимых мучениях. Панкратьева подпрыгнула с кровати и заслонила руками солнечное сплетение. Она подошла к окну и увидела в нем огромную совсем не зимнюю луну.
– Ну и где ты, когда ты нужна, внутренний голос, совесть или моя точная копия? Как тебя там зовут, амёба чёртова? Я хоть и ты, но ты точно не Аня Панкратьева! Помогай, давай. Видишь, что делается!
Разумеется, гром и молнии не засверкали, и никто на ее зов не явился, однако в голове вдруг засело: Федька! Панкратьева взяла одеяло и подушку и пошла в комнату сына. Федька лежал наискосок своей кровати, весь его вид говорил о том, что он куда-то бежит во сне. Панкратьева пристроилась сбоку, поцеловала ребенка в затылок и мгновенно уснула.
Наутро Федька явно удивился, обнаружив рядом спящую мать.
– Ма, ты чего? Вставай, а то в школу опоздаем. – Он тихонько потряс Панкратьеву за плечо.
Панкратьева вспомнила, что за всеми вчерашними переживаниями совершенно забыла поставить будильник. Она вскочила и помчалась в ванную приводить себя в порядок. Когда она вышла, Федька уже вовсю делал бутерброды.
– Ма, а чего ты у меня в кровати дрыхла? Или ты с Аликом поссорилась? Я на такое не согласный. Мало того, что житья от вашего воспитания никакого нет, так вы еще ко мне в комнату норовите пролезть.
Панкратьева потрепала белобрысую макушку.
– Не ворчи, ворчун! Мы с Аликом не поссорились, а расстались.
– Он, чего, у нас теперь комнату отнимет? Будет у тебя в спальне жить? – испуганно поинтересовался Федька.
– Нет, ну что ты, сынок! Алик вчера уехал с вещами, а мне было немножко нехорошо, вот я к тебе под бочок и спряталась. Ты же у меня защитник.
– Ты выгнала Алика? – удивился Федька. – Мам, ну зачем? Где я теперь жить буду, когда вырасту?
– Ах, ты поганчик маленький! Раскатал губу на чужую недвижимость. Готов ради этого матерью пожертвовать! В нашей квартире жить будешь, чем плохо?
– Всем хорошо, только проверяют и контролируют постоянно, – проворчал ребенок.
– Ну, когда вырастешь, никто тебя контролировать не будет. Главное вырасти. Взрослый – это ж не значит длинный или старый. Взрослый – это тот, который отвечает за свои поступки и думает головой.
Панкратьева сама задумалась над своими словами. А ведь как точно сказала. Сама-то она, выходит, только к тридцати девяти годам повзрослела. И то только тогда, когда увидела перед носом жирный крест на своей жизни. До этого ведь плыла по течению и валила все свои проблемы на судьбу-злодейку, божий промысел, бывшего мужа и родителей. Не удивительно, что и исправлять все свои неудачи кинулась с помощью колдунов и экстрасенсов. А первопричина-то вот она. Сидит за столом в макияже и прическе. Выходит, ничем она от Алика Зотова не отличается. Он свои проблемы через «Дзен» и разные камлания решает, а она в людей шары пуляет. Вот уж два сапога – пара. А еще издевалась над парнем, про рентабельность и отрицательные чистые активы рассказывала. Нафига ему эта рентабельность, если он дунет-плюнет, и заказчик сам к нему прибежит, монтажников своих привезет и за свои же деньги всё сам себе и сбацает, да еще порекомендует Зотова кому-нибудь другому. Вон как сегодня ночью душу из нее тянул. Панкратьева была абсолютно уверена, что ночные ощущения в районе солнечного сплетения являются результатом действий Зотова. И если б не Федька, помчалась бы она к Зотову как миленькая, еще бы прощения просила. Вот интересно, почему Зотов нарушает естественное течение энергии в пространстве, и ничего, а она всего-то три раза запретное попрактиковала, и нате вам авария, пожалуйте, дамочка, на выход.
«Вот об этом надо бы с Арсением посоветоваться, пусть подскажет, как от Зотова защититься, – решила Панкратьева. – Или не надо»?
Последний вопрос она мысленно задала своему внутреннему голосу. Дамочка внутри нее молчала как рыба об лед.
После работы, строго настрого велев Федьке делать уроки и никуда из дома не отлучаться, Панкратьева помчалась к Арсению. Она рассказала ему все, и про аварию, и про прогулку в небесах с дамочкой приятной во всех отношениях, и про Федьку с марихуаной, и про то, как она рассталась с Зотовым, и про свою ночную боль в районе солнечного сплетения.
Арсений внимательно слушал, потом традиционно помахал вокруг нее руками. Как и в прошлый раз Панкратьева испытала после его манипуляций колоссальное облегчение.
– Я уже и не знаю, Арсений, могу ли я теперь прибегать к вашей помощи? Может быть, это тоже из категории запретного, и я сама должна со всем справиться? – спросила она у волшебника, после того как он, помыв руки, вернулся в комнату.
