не дает нам оснований для приписывания. Ее высказывания предлагаются как достоверное представление позиции, против которой она выступает: "Если секса нет, то нет и однополого влечения. Если секс не реален, то стирается реальность жизни женщин во всем мире. Я знаю и люблю транссексуалов, но стирание понятия секса лишает многих из них возможности осмысленно обсуждать свою жизнь. Говорить правду - это не ненависть". Это точно не так. И все же, что здесь на самом деле правда? Правда ли, что о сексе больше нельзя говорить, если мы не относимся к нему как к неизменной характеристике человека? Если пол юридически назначается и регистрируется и может быть переназначен и перерегистрирован, не можем ли мы сделать вывод, что реальность секса изменилась, или что это изменение теперь является частью нашей исторической реальности? Секс может быть как реальным, так и изменчивым, если только мы не считаем, что "истина" всегда неизменна и никогда не подвержена историческим изменениям, что вновь объединило бы Роулинг с папством. Я не уверен, что изменчивость - достаточное условие для утверждения, что что-то нереально. Пол изменяется с помощью различных технологических средств, включая операции, проводимые в рамках процесса подтверждения пола. Но у пола также есть история, на чем справедливо настаивают многие феминистские историки . Жизнь женщин во всем мире, о которой, как кажется, беспокоится Роулинг, никогда не зависела от одной концепции пола, и интересно и важно рассмотреть различные способы, с помощью которых факты пола очерчиваются и понимаются.
Английское слово "секс" используется не везде, поэтому важно искать как лингвистические, так и антропологические объяснения того, как то, что называется сексом, рассматривается в других языках и практиках. Даже представление о "сексе" как о факте, а не как об отношении, выражении, отклонении или категории, ставит одну точку зрения в привилегированное положение по сравнению с другими. Более того, жизнь женщин во всем мире фактически зависела от меняющихся исторических значений секса, поскольку некоторые из прежних подразумевали довольно значительные социальные ограничения. Если нет, значит, я пропустил этот момент истории или продолжаю жить в другом, испытывая чувство непонятной отчужденности. Многие люди, вовлеченные в эти дебаты, считают свою точку зрения неопровержимой истиной, а открытые дебаты вряд ли процветают, когда каждый участник просто утверждает истинность своих слов и настаивает на том, что это очевидно и здраво, а все остальные каким-то образом сошли с ума, став жертвами идеологической лжи. А что, если на самом деле никто не говорил, что секс не реален, хотя некоторые люди спрашивали, в чем состоит его реальность? И далее: Как устанавливается эта реальность? Это, я бы сказал, разумные вопросы, которыми давно занимаются ученые в самых разных областях. Задавая их, никто не отказывается от реальности. Например, мы говорим, что мир реален, но в ряде дисциплин (в частности, в философии) мы также спрашиваем: "В чем состоит эта реальность?" Это вопрос, который относится и к теологии, и к физике, и к другим областям. Или даже больше: Как она создается и не создается, как она изменяется во времени или зависит от перспективы, через которую ее рассматривают? Все это - критические вопросы, вопросы, которые "критики" воспринимают всерьез, которые сторонники гендерной критики не имеют привычки задавать или уважать, и все же они принадлежат к классу фундаментальных вопросов, задаваемых гуманитарными науками, и в частности философией.
Защитники транса, которых оппоненты часто рассматривают как монолит с только одной точкой зрения, которая повторяется без изменений, имеют значительные разногласия между собой по поводу того, должны ли "пол" и "гендер" оставаться действующими категориями; некоторые, как я, видят место для обоих. Например, когда транс-писательница Андреа Лонг Чу утверждает, что она "женщина", она настаивает на том, что пол - это категория, которая ее описывает. На самом деле, ее вряд ли интересует биологический редукционизм, поскольку она утверждает, что "женственность - это не столько биологическое состояние, сколько фатальное экзистенциальное состояние, от которого страдает весь человеческий род", опираясь на давнюю традицию антиутопического феминизма. Из этого ясно следует, что биологические категории насыщены значениями, и мы упустим их, если решим, что только гендер придает значение полу, даже если "насыщенность" может быть одним из способов понять, как работает гендеринг. Моя собственная точка зрения отличается, но ее, безусловно, важно учитывать. Аналогичным образом, как мы уже видели, использование понятия "пол" в законодательстве о равенстве или дискриминации по половому признаку зависит не столько от согласованного взгляда на биологические реалии, сколько от способности понять, как пол используется в политике, порождающей неравенство. Хотя некоторые транс-люди интересуются гендером, многие больше заинтересованы в смене пола и работе с полом как категорией. Похоже, что те, кто причисляет себя к "гендерно критичным", не интересуются и не рассматривают эту динамику. Вместо этого они выбирают примеры, которые подтверждают их собственную предвзятость и вызывают страх у них самих и у других, и продолжают действовать так, как будто они просто сообщают очевидную и неоспоримую истину.
Когда Кэтлин Сток останавливается на нескольких случаях, когда транс-женщины переводятся в женские тюрьмы и совершают сексуальное насилие, она осторожно добавляет, что не все транс-женщины совершили бы такой поступок. И все же она, как и Дж. К. Роулинг, использует подобные примеры, чтобы объяснить свое неприятие транс-идентичности. Если ее интересует, кто подвергается нападениям в тюрьмах, то она могла бы спросить, как часто это делают трансгендерные люди или чаще всего ли в тюрьмах нападают на мигрантов и цветных людей. А если ее волнуют только женщины, то она могла бы подумать о том, что женщины принадлежат ко всем этим категориям, и для них лучше объединиться со всеми, кто страдает от преследований, жестокого обращения, изнасилований и насилия в тюрьмах и центрах содержания под стражей, и стремиться положить конец этому виду насилия. Проведя небольшое исследование, Сток может увидеть, что в Великобритании, по некоторым данным, каждый месяц нападают на транс-заключенных. Чтобы понять и противостоять насилию в таких учреждениях, мы должны понять круг людей, которые страдают, и как они страдают, и какое возмещение и компенсация возможны. И нам нужен политический анализ, который был бы достаточно внимателен ко всем этим формам карцерального насилия, включая одиночное заключение и смертную казнь. Сток использует только один пример из тюремной среды, чтобы сделать обобщение. Призывая к секс-сегрегации, где пол приравнивается к полу, присвоенному при рождении, она отвергает идею, что секс-сегрегация подобна расовой сегрегации, и воображает, что женщины будут защищены в таких условиях. Но защищены ли трансгендерные женщины в этом случае? Или их подверженность насилию и домогательствам в мужских
