ответил, как есть.
— В таком случае… — Она развернула ткань и положила её на уже убранный служкой от посуды стол. — Тёмный цвет ткани неоднороден, идёт словно размытыми пятнами и очень напоминает штормовое небо.
— Мне также показалось, — соглашаюсь с ней.
— А ворон, которого вы хотите, занимает не так много места, не более трети котты. Я бы предложила вышить молнии, которые бушуют словно в отдалении. — Сказав это, хозяйка постоялого двора продемонстрировала серебряную нить, — получится очень символично, — и она на доске мелом изобразила, что имеет ввиду.
— Ворон летящий в шторме… — Я даже цокнул языком, насколько мне понравилась её идея. — Мне нравится!
— Вышивка же будет одинакова и на груди, и со спины? — Уточнила ещё одну деталь Валена.
— Да, за исключением надписи, она будет только с передней стороны, — поправил я.
Мы ещё более получаса уточняли самые мелкие нюансы и управились с этим как раз к тому времени, как была готова бочка для мытья. Ещё час я нежился в горячей воде, отмокая. И долго не хотел вылезать, пока меня почти не сморило прямо в бочке. Глаза буквально слипались, и, обернувшись предоставленным Валеной полотенцем, я поднялся в свою комнату, упал на чистые, пахнущие ромашкой простыни и почти сразу провалился в приятный, мягкий, словно перина, сон.
Глава 10
Моя помощь, пусть во многом и глупая, привела к тому, что, несмотря на ранения пятерых крестьян, все люди в караване выжили. И сейчас множество глаз не отрываясь смотрели на меня. Только бард не сводил взгляда со свёртка в моих руках, что мне не очень понравилось. Положив Безмерную Гордыню на землю, я выпрямился и посмотрел на сгрудившихся у неповреждённой телеги людей. Пробежал взглядом по каждому, кто стоял на ногах, после чего развёл руками и зло сказал:
— Что стоим? Кого ждем? — Мои вопросы явно никто не понял, так что пришлось пояснить. — Раненым кто помогать будет? Божественное провидение что ли?
Договорив, я сам подал остальным пример, подойдя к последней телеге, под которой лежал первый из пострадавших, приподнял повозку и за ноги, рывком, вытащил его на тропу. Резкость моих движений была обусловлена тем, что я заметил, что ранение у этого крестьянина не опасно для жизни. Склонившись над раненым, который тихонечко подвывал с закрытыми глазами и держался за живот, я требовательно рыкнул на него:
— Руки убрал! — Но тот, не открывая глаз, только отрицательно замотал головой и завыл ещё громче.
Довольно молодой мужик, лет двадцати, видимо, не совладал с паникой и даже боялся открыть глаза и посмотреть на свою рану. Но через его пальцы я видел, что повреждение довольно поверхностно. Скорее всего, в него попал кислотный плевок дейкана, сделав химический ожог. Откинув ладони парня с живота, я коленом придавил его руки и осмотрел ранение. Да, оно было обширное, его кожа на животе до мяса сожжена ядовитым соком дейкана, но ничего больше. Да, очень болезненно, но для жизни точно не опасно. У меня в поясной сумке была мазь от ожогов, её я и нанёс на ранение широкими и густыми мазками. От каждого моего прикосновения молодой крестьянин выл всё сильнее и пытался вырваться из моей хватки. У бедняги банальная паническая атака.
— Глаза открыл! — Но тот только затряс головой и ещё плотнее сжал веки. — Ничего страшного у тебя нет! — Рыкнул я. — Кишки не вывалились наружу, а значит жить будешь. Да, больно, но ты вроде мужик, а не городская изнеженная девица? Или я всё же ошибаюсь, и ты маленькая девочка, а не сельский мужчина, привыкший к трудностям? Впрочем, не важно, я встречал много девочек, которые были храбрее тебя!
Последняя фраза, видимо, что-то задела в душе деревенского парня, и тот всё же открыл глаза.
— Видишь? Простой ожог. Такие можно в кузне получить, если быть неосторожным. — Когда юноша собственным взглядом оценил рану, его до этого бешено бегающие глаза, наконец-то немного успокоились. — Обезболивающее есть? — Спросил я.
В ответ паренёк недвусмысленно посмотрел на мою открытую алхимическую сумку, полную различных зелий.
— Не наглей, — отрезал я, — я тебе что мать Тереза или добрый жрец Ишии? Неужели своего зелья нет?
— В кошеле за спиной… — очень тихо произнёс он, немного смутившись. Он мало что понял и моих слов, но интонацию и посыл уловил верно.
— Значит есть, и руки у тебя на месте.
— Но…
— Что “но”?! — Усмехнулся я немного зло, вставая на ноги и нависая над раненым, словно скала. — Ручки есть, рот тоже на месте, так что сам доставай и пей.
Его главная проблема — это не рана, а паника, поэтому я и повёл себя с ним столь жёстко, нарочно провоцируя действовать самому. Потому как любое осознанное действие — есть как раз противовес этой панике.
— Сам, сам… — Кивнул я, наблюдая, как он тянется к кошелю за спиной. — А у меня есть и другие дела.
И эти дела у меня действительно были. В несколько широких шагов я дошёл до канавы, в которую пинками свалил в кучу недобитых малых дейканов и быстро доломал Руной разрушения этих тварей, уже начавших отращивать себе новые ветви. Когда закончил с этим нужным делом, остальные наконец-то пришли в себя и принялись помогать раненым. Точнее, помогали в этом деле не все. Охотник просто кинул свои зелья старшему из крестьян и собирал стрелы, с опаской поглядывая в сторону леса.
Сходив за сумками, также нашёл Разящий Шелест. Копьё, к моему большому облегчению, оказалось не повреждено, древко выдержало удар ветвей болотного гиганта. Затем развернул Безмерную Гордыню, и принялся заворачивать в рубахи, накинув котту поверх поддоспешника. Несмотря на то, что все были заняты, тем не менее, каждый нет-нет, но бросал на меня любопытные, с изрядной долей опасения взгляды, внимательно наблюдая за моими действиями. Особенно в этом любопытстве отличался бард, что, впрочем, было вполне понятно.
Когда я закончил, упаковав Гордыню в запасную одежду, и поднялся на ноги, первая помощь пострадавшим от болотных монстров уже была оказана. Крестьяне сгрудились у одной из телег и о чём-то тихо перешёптывались. Охотник занял удобную позицию для обзора, не выпуская лук из рук. И только бард, спрыгнув с телеги, рискнул ко мне подойти.
— Я Миред Лиг из малой гильдии Весенняя Песнь. Как я могу обратиться к вам, уважаемый путник, спасший всех нас от чудовищ? — Немного высокопарно спросил он, склонившись в почтительном, но при этом довольно изысканном поклоне.
Скрывать своё имя не имело никакого смысла, так как крестьяне, вернувшись в деревню, сразу узнают
