мыслям. – Ах да, – спохватывался, – это же я умер. Я и забыл».
Митя чувствовал свою вину перед сыном – какое право он имеет решать его судьбу? Да, все родители хотят детям только лучшего, но как можно браться решать в таком деле? Что-то ему мешало Мите, а что – понять он не мог.
Перед Новым годом он почему-то сам взял ключи от Катиной квартиры и пошел в ее двор.
Машины на месте не было. Свет в окнах не горел. Подниматься было очень страшно – вдруг она там?
В квартире было довольно чисто. Сама хозяйка наверняка находилась в Израиле, но здесь явно кто-то был еще совсем недавно. В ванной сушилось неубранное белье – нет, не в Израиле, она была где-то здесь и могла вернуться в любой момент.
Митя испугался и быстро ретировался из ее жилища. Дома он долго вспоминал и размышлял – могла ли она оставить чашку в раковине, уезжая надолго? Если она в Израиле – куда пропала машина? Почему нет елки? Означает ли это ее плохое настроение?
Ему и в голову не приходило, что Катя теперь праздновала Новый год совсем по другому календарю. Митя вдруг понял, что совсем не знает Катю, ее поведения, привычек. Сама-то она знала о нем абсолютно все, по окурку сигареты могла определить степень его алкогольного опьянения. А он? А знал ли он так хорошо кого-нибудь? Означало ли это знание – любовь? Был ли кто-то в его жизни, кого он безусловно любил? Родители. Отец любил бегать по утрам. Был ли у него какой-то один маршрут или несколько? Что он делал после пробежки? А мама? Мама любит поговорить – на старости лет, похоронив мужа, переехав в Москву от родной сестры, она почувствовала себя одиноко. Было ли у нее любимое платье? Какой у нее размер обуви? Мама пела, когда собирались гости. Но гости не собирались уже много лет.
Митя понял, что знает только то, что видел сам, что запомнил. Много ли он запомнил?
Манечка… Что он о ней знал? Все знал – как она жила до него, какая она была, как сильно его любила. Он никогда не видел, в чем она уходила на работу, не видел даже – в чем возвращалась. Она сразу становилась к плите – его кормить. Уставала сильно. Кормила Митю, кормила кота, прятала бутылки, разгружала сумки, падала спать. В одиннадцать она засыпала – это Митя помнил, потому что в это время он сразу же бежал в Интернет к Кате. Маня вставала в пять утра, чтобы доехать до работы пораньше. Спала очень мало. Раз в неделю – мигрени, никакие таблетки не помогали. Вот и все, что он знал о своей жене. Любимый цвет? Любимые духи? Какие у нее были духи? Что-то стояло в ванной на полочке… Ничего он толком не знал, даже причину, по которой она от него ушла.
Сонька? Сонька никогда не впускала его в свою жизнь. Все новости о ней он узнавал случайно. Молча злился, она чувствовала это по тону, но радовалась, что удалось вывести его из себя. Что он знал о ней? Ему казалось – все. С первого же дня знакомства. Оказалось – все это знание было иллюзией. Если оставить сухие факты – что он знал? Почему, например, она развелась с мужем? Как познакомилась с Георгием, долго ли они встречались? В каких отношениях она с родителями? Какие, черт возьми, у нее титулы имеются? Ведь до встречи с ним она же была самой настоящей профессиональной спортсменкой.
Он никогда ни о чем таком не спрашивал. Видел дома мешок с медалями, какие-то кубки в шкафу, но не поинтересовался. В голову не приходило. Она же водила его за руку, знала его самого, как знает повадки моря прибрежный житель – приливы, отливы, шторма.
А что он знал о человеке, которого, казалось бы, должен любить больше всех на свете, – о собственном сыне? Никита говорил, в какой город поехал работать, – Митя был погружен в себя и не запомнил. Какой фильм он снимает, у какого режиссера? Когда вернется? Что он с собой взял?
Провал, это был полный провал. Даже собственного кота Федю он полгода считал девочкой. Только когда Маня повезла его на прививки, выяснилось, что это парень.
И Катя, маленькая надоедливая Катя, которая, кажется, всегда рядом – руку протяни, оказалась для него полной загадкой.
Всю ночь думал о ней, вспоминал ее квартиру, одежду, шляпка у нее была любимая… Что еще? Дома ходит босиком – израильская привычка, руки при всем ее изяществе натруженные, рабочие руки спортсменки, но не штангу же она качала.
Ах, да, она же шила, шила! Столько лет. Как он мог забыть? И ателье это внизу… Имеет ли она теперь к нему какое-то отношение?
С утра он был первым его посетителям – открыли поздно, в одиннадцать.
Смазливая пухленькая брюнетка с подозрением выслушала его робкие и путаные вопросы о Кате.
– Повадились все ее здесь искать. Она то приедет, то уедет, я ей не сторож.
– А ее кто-то еще искал здесь?
– А как же, – она ехидно улыбнулась, – один парень осенью ходил каждый день, плакал, на коленях стоял. Молоденький такой, высокий. Телефон свой оставил, я ему и позвонила, когда она явилась. Пожалела беднягу.
Митя понурился, показал фотографию в телефоне:
– Он?
– Он, кажется.
– Что значит – кажется?
– Да многие тут ходят, сохнут по ней. Нет, это точно он. А вы ему, выходит, конкурент?
– Выходит. – Митя еще ниже опустил голову.
– Так я не знаю, где он. Пропал, наверное. От такой бабы любой пропадет. Вон, владелец наш – у нее же купил это ателье, потом ей и вернул снова, вроде как подарил.
– Не надо, – Мите стало неприятно слушать про Георгия, – я пойду.
– Хотите, оставьте телефон! – крикнула ему вдогонку Рутка. – Если появится ваша краля, я вам позвоню. Если телефоны только не перепутаю. – Она засмеялась.
Зима в тот год была ненастоящая, дождливая. Дома было невыносимо, но хотя бы тепло. Никита звонил часто, волновался. Волновался зря – Митя почти не пил, все сидел с сигаретой, читал старые сценарии.
Никиту успокоил, пообещал, что попробует ему Катю найти, ему и самому теперь этого хотелось.
В квартиру он еще раз наведался, но там за несколько недель ничего не изменилось. Стало ясно, что Катя все-таки в Израиле, больше ей негде было быть.
Приближалось православное Рождество, которое Митя, считая себя человеком религиозным, всегда с удовольствием отмечал.
В этом году он остался совсем один, у него даже возникла идея поехать в Иерусалим паломником. Но все билеты были распроданы. Митя сильно огорчился –
