на небе сверкали звезды. Их яркое сияние отражалось от мерцавших вокруг нас безмолвных пространств. Было жутко холодно, и, пока мы там стояли, нас колотил озноб.
― Итак, вот расстаются последние из нас, ― сказал Денхэм. ― Будь я проклят, если мне это хоть немного по нутру. Подумай-ка вот о чем, Уилер… Получается, что Икстиль, Фабрий и д'Алорд вот уже несколько столетий как умерли и обратились в прах.
― Это не так, Денхэм, ― ответил я. ― Они всего лишь отделены от нас временем. Временем и пространством. По крайней мере, мы узнали одну вещь… что все-таки время ― это по большей части иллюзия и что люди разных эпох мало чем отличаются друг от друга.
― Да, верно, ― сказа англичанин. ― У меня никогда не было лучших друзей, чем Икстиль, д'Алорд, Фабрий, Лэнтин и ты. С момента нашего знакомства в городе цилиндров мы с тобой много чего повидали, Уилер. Что ж, больше нам не суждено свидеться. Так что… прощайте.
Он пожал руку мне и Лэнтину, а затем, так же как и трое других, достал свою тонкую рапиру и вручил мне.
― Теперь у тебя есть четыре меча, Уилер. И все из разных времен. Возможно, они станут напоминать тебе обо всем, что мы пережили вместе ― в городе цилиндров и в лежащей под ним пропасти. Жаль только, что нам не удалось вовремя разыскать и спасти вашего друга Кэннела. Но так уж распорядилась судьба.
― Судьба… ― повторил Лэнтин. ― Он умер благородной смертью. Так что в какой-то мере я удовлетворен.
Лэнтин и я забрались обратно в машину. Когда мы уже оторвались от земли, Денхэм снова окликнул нас снаружи.
― Прощай, Уилер! Прощай, Лэнтин!
В ответ я помахал ему рукой через окно машины. Так мы его и оставили ― темный, уменьшающийся силуэт на фоне искрящегося снежного поля. Мы помчались на север, а заодно ― в свое время: в год, месяц и день, когда началось наше путешествие. Мы пронеслись над остроконечными шпилями Манхэттена, сквозь теплую темноту летней ночи, и, зависнув ненадолго над запутанным лабиринтом городских построек, мягко опустились на ту крышу, с которой отправлялись в путь.
Машина замерла, и мы, дико озираясь по сторонам, выбрались на крышу. Перед нами открывалась та же картина, что и при отбытии: панорама городских огней вокруг, яркие звезды в небе и острые прожекторные лучи стоящего на якоре линкора.
Лэнтин прошагал через крышу и скрылся у себя в квартире. Он включил свет, затем позвал меня. Когда я вошел в комнату и встал рядом с Лэнтином, тот молча показал в сторону висевших над камином часов. Я взглянул на циферблат, и на меня обрушилось странное чувство.
Наш знаменательный отлет с этой крыши состоялся ровно в десять часов ― мы тогда отважились на первое путешествие во времени. А сейчас было всего восемь минут одиннадцатого. Восемь минут одиннадцатого той же самой ночи.
Восемь минут!
Мы перенеслись на пятнадцать тысяч лет в будущее и провели там в плену много дней ― в городе цилиндров и городе пропасти. Повстречав в подземной пещере друзей, мы спланировали и осуществили дерзкий побег. Затем, после сумасшедшей пробежки к машине времени со стражниками на хвосте, мы через неисчислимые лиги льда умчались на юг. Мы много дней оставались в Коме, среди его чудес, после чего в сопровождении огромного флота Кетры устремились обратно на север. Мы дали бой канларам, а затем в компании четырех друзей сражались на огромной винтовой лестнице, сдерживая натиск обезумевших орд, что рвались из пропасти. Мы видели, как был уничтожен Рейдер, а потом, переместившись назад во времени, воспарили над удивительным городом ацтеков, на улицах которого шла битва между ацтеками и испанцами. Через весь мир мы домчались до Рима, переместившись в дни его имперской славы, а после, заглянув во Францию семнадцатого века, отправились в родные края. Притормозив лишь раз (чтобы расстаться с последним из наших друзей), мы наконец спикировали на ту самую крышу, с которой отправились в путь. В своих скитаниях во времени мы посетили как далекое прошлое, так и далекое будущее ― Рим эпохи цезарей и великий мегаполис кхлунов.
Восемь минут!
ЭПИЛОГ
Так закончилось наше грандиозное приключение. И данный отчет тоже близок к завершению. Мы уничтожили времямобиль и сожгли все записи о связанных с ним экспериментах. Ведь в силу собранных нами сведений люди больше никогда не отважатся на путешествия во времени.
Однако, поскольку мы чувствовали, что какая-то часть полученных знаний принадлежит миру науки, Лэнтин и я ― в моей истории и двух наших технических работах ― стремились запечатлеть часть того, что мы видели и что делали. Прочитав эти труды, люди не смогут самостоятельно собрать машину времени, зато смогут обрести вдохновение и заняться такой работой, которая улучшит нашу жизнь и наш мир.
Поселившись в небольшом коттедже на Лонг-Аленде, мы с Лэнтином ведем нынче довольно тихую жизнь. Тем не менее, невзирая на всю нашу работу в Фонде и контакты с тамошними друзьями, мне кажется, что ни Лэнтин, ни я не проявляем особого интереса к окружающему миру и близким нам людям. Полагаю, лучшая пора дня для нас обоих ― это вечерние часы, когда мы можем спокойно посидеть, предаваясь воспоминаниям о том, что мы увидели и что совершили в ту далекую эпоху, которая ждет мир еще только через пятнадцать тысяч лет.
Предметом нашей беседы частенько становиться то странное порождение чуждого ужаса, которое мы называли Рейдером. Также мы говорим о канларах и их городе цилиндров, о варварском городе пропасти и наполнявших его вавилонских полчищах, о Коме и его обитателях. А иногда, сидя долгими зимними вечерами у нашего камина и задумчиво глядя в огонь, Лэнтин вдруг заводит разговор о Кэннеле, ради спасения которого мы пересекли сотни веков и который, чтобы выручить друга, добровольно пошел на смерть, бросившись в пропасть.
Однако наши речи всегда прерываются (раньше или позже), и мы, повинуясь единому порыву, переводим взгляд наверх ― туда, где на стене закреплена связка из четырех мечей. Четырех причудливых орудий из разных эпох.
Одно из них ― толстый и короткий бронзовый меч с помятыми, зазубренными краями. Второе ― пилообразное изделие, которое можно увидеть в различных музеях, но которое лично я наблюдал в его молниеносно-смертоносном действии. Третье и самое длинное из всех имеет тяжелую рукоять, украшенную серебряной инкрустацией в виде геральдической лилии. Последнее орудие ― это гибкая и тонкая
