таких условиях я счел невозможным.
— Что это за оружие? — в голосе фон Бока все еще звенело возмущение. — Образец удалось захватить?
— Поле боя осталось за противником, герр генерал-фельдмаршал…
— Все ясно. Наступление должно быть продолжено в любом случае! Измените тактику. Пусть вперед идет пехота, а танки поддерживают ее огнем башенных орудий и пулеметов. Почему я вынужден вас этому учить? Даю вам время до конца дня на перегруппировку. Завтра атаки должны быть продолжены. Я жду от вас результата, генерал! Не заставляйте меня думать, что ваши успехи в Ливийской пустыне были лишь следствием слабости англичан.
* * *
Ждать прибытия танкистов я не стал. В том, что немцы вновь пойдут в атаку, пусть и не сразу, я ни секунды не сомневался. У Роммеля было еще достаточно танков, да и мотопехоты хватало, чтобы обеспечить подавляющее преимущество в силах на участке прорыва.
Эту новую атаку нам нужно было чем-то встречать. Противотанковых пушек у нас больше не было. Пушки-гаубицы МЛ-20 понесли потери от ударов немецкой авиации, но главной проблемой стало даже не это, а исчерпание боезапаса. В общем, на артиллерийскую поддержку рассчитывать практически не приходилось.
Зато прямо перед нами на перепаханном взрывами поле стояло возможное решение возникшей проблемы. В моих ротах и среди красноармейцев майора Егорова нашлось четыре бойца, еще до войны имевших дело с тракторами и другой автотехникой.
Выдвинув вперед дозоры и одну из гранатометных рот, я отправился обследовать трофеи. Работа нам предстояла крайне неприятная, но на войне люди быстро привыкают к подобным вещам, а шедшие со мной красноармейцы за прошедшие месяцы навидались всякого.
Тела погибших немецких танкистов мы складывали в воронки, оставшиеся от взрывов стокилограммовых бомб наших штурмовиков. После наведения относительного порядка внутри уцелевших танков механики приступали к их осмотру и попыткам оживить вражескую технику.
Первым взревел двигателем T-IV, которому кумулятивная граната пробила боковую броню башни. Погибли при этом только командир и наводчик. Остальные члены экипажа, возможно, получили ранения. В любом случае, они предпочли покинуть подбитую машину, считая, видимо, что так у них будет больше шансов уцелеть. Я мог понять немецких танкистов. Когда вокруг тебя от попаданий непонятных снарядов десятками загораются и взрываются танки товарищей, оставаться в поврежденной машине становится крайне неуютно.
К моменту прибытия обещанного генералом Захаровым подкрепления нам удалось завести еще одну «четверку» и две «тройки». Аппетит, как говорится, приходит во время еды. Такой богатой добычи никто из бойцов еще никогда не видел, и работа шла с каким-то горячечным энтузиазмом. Быстро выяснилось, что во многих танках с безнадежно искалеченной ходовой частью или непоправимо убитыми двигателями, сохранились вполне работоспособные орудия и механизмы поворота башен. Предприимчивый майор Егоров тут же захотел превратить их в неподвижные огневые точки. Для этого подбитые танки требовалось отбуксировать на опушку леса и вырыть для них хоть какие-то окопы, что в промерзшей земле было сделать не так просто.
В общем, прибывшее пополнение немедленно было приставлено к землеройным работам, а все, кто имел опыт обращения с техникой, занялись реанимацией ремонтопригодной вражеской техники.
Еще минут через двадцать на двух полуторках приехали танкисты. Грузовики буксировали две 76-миллиметровых пушки образца двадцать седьмого года, которыми тут же занялись приехавшие вместе с танкистами расчеты. Похоже, это была вся артиллерия, которую генерал Захаров смог нам выделить.
Тем не менее, из практически полностью разбитой и уничтоженной наша оборона начинала постепенно превращаться в нечто, способное если и не остановить, то, по крайней мере, сильно притормозить предстоящий натиск противника.
«Рама» появлялась над нами еще дважды, но ни артиллерийских ударов, ни авианалетов за этими визитами не последовало. Похоже, прямо сейчас возобновлять наступление немцы не собирались и просто следили за нашими действиями.
Я регулярно проверял, чем занят противник, но пока видел лишь лихорадочное перемещение войск вдоль фронта. Расширив поле обзора до масштабов всего Московского направления, я понял, в чем причина странных действий немцев на нашем участке. Ситуация менялась стремительно, и танковой группе Роммеля все больше становилось не до нас.
Накопленные Ставкой южнее Тулы и севернее Калинина резервы, наконец, получили приказ на нанесение контрударов по флангам рвущейся к Москве группы армий «Центр». Если на юге, у генерала Гота, фактически не было резервов, то на севере помощь Гёпнеру мог оказать Роммель. Правда, для «Лиса пустыни» это означало бы окончательный отказ от наступления на Москву, что для высшего командования вермахта пока казалось неприемлемым. По-видимому, ни Гитлер, ни его генералы и фельдмаршалы еще до конца не осознали угрозу, нависшую над их армиями под Москвой.
Как часто бывает в подобных случаях, противник принял половинчатое решение. Приказ на прорыв к Москве Роммелю не отменили, но отобрали у него два танковых полка, которые двинулись ликвидировать прорыв русских северо-западнее Калинина. Видимо, противник рассчитывал быстро справиться с этим кризисом и потом перебросить танки на юг, чтобы остановить советские войска, нанесшие сильный удар южнее Тулы.
По оценке вычислителя контрнаступление Красной армии еще можно было остановить, но для этого немцам требовалось задействовать все силы и резервы, имевшиеся у группы армий «Центр». Однако фон Бок, всячески понукаемый из Берлина, на остановку наступления не решился, чем поставил свои войска на грань катастрофы. Но это глобально, а конкретно для нас его решение означало, что нам предстоит выдержать еще, как минимум, один сильный удар противника.
* * *
— Он выжил, герр генерал, — полковник Рихтенгден старался сохранять невозмутимость, приличествующую немецкому офицеру, но давалось ему это с невероятным трудом. — И не просто выжил, а принял активное участие в отражении атаки восьмого танкового полка на Рогачевском шоссе. Над полем боя мы потеряли тринадцать самолетов, причем одиннадцать из них были сбиты огнем с земли, хотя никаких серьезных зенитных средств у русских там не было.
— Да, знакомая картина, — согласился генерал. — Добавьте к этому еще и новое оружие, примененное противником в этом бою… Восьмому танковому полку фатально не повезло.
— Это мой провал, герр генерал. Прошу отстранить меня от работы в отделе и направить на фронт командиром батальона. Если возможно, в танковую группу генерала Роммеля.
— Оставьте этот бред, полковник! — генерал даже повысил голос, хотя раньше Рихтенгден за ним такого не замечал. — Я что, должен утешать вас, как капризную фройляйн, впавшую в истерику? Или, может быть, я выразил сомнение в вашей компетентности? Если вам станет легче, знайте, что сам рейхсмаршал Геринг высказал адмиралу Канарису свое удовлетворение уровнем организации вашей операции. Успешный боевой вылет «Кометы» стал заметной вехой в развитии немецкой реактивной авиации.
— Нет, герр генерал, утешать
